И негодник стащил с меня юбки, выбрался из своих панталон и,
уложив меня на кровать, лег на меня так, что его член оказался у меня во рту, а
его губы прижались к моему влагалищу. Я сосала его, он отвечал тем же, так мы
лежали около часа, не меняя положения и изнывая от блаженства. Наконец шум в
соседней комнате предупредил нас о том, что пора сменить роли и из активных
участников превратиться в зрителей.
Первая сцена сладострастия, которую показал мне брат, была
слишком интересна, чтобы не описать ее подробнее, и я, не боясь наскучить вам,
расскажу о ней во всех самых мелких деталях. Я понимаю, что мне следовало бы
употреблять пристойные выражения соответственно моему тогдашнему возрасту, но
тогда мой рассказ потерял бы живость и красочность, поэтому, чтобы не погрешить
против точности, я использую слова, которые употребила бы сейчас. Итак, начнем
с действующих лиц.
Моей матери, как вам известно, было двадцать три года, она
была прекрасна как ангелочек: густые каштановые волосы, округлая фигурка, не
лишенная стремительной грациозности, твердое упругое тело, пахнущее свежестью,
великолепные глаза, а вот лицо было красноватое — признак частой
невоздержанности за столом, к этому пороку она пристрастилась из-за желания
понравиться своему любовнику, который вкушал с ней сладострастное наслаждение
только тогда, когда терял рассудок от избытка выпитого вина и ликера.
Люси, любовнице отца Ива, настоятеля монастыря и друга моего
отца, было восемнадцать лет — об этом я также, кажется, говорила; это была
светловолосая красотка с очень выразительными глазами, белокожая, с роскошными
ягодицами и грудью, а ее вагина, как утверждали наши блудодеи, была
необыкновенно узка, то есть в самый раз для капуцинов.
Служанки были сестрами, они потеряли невинность благодаря
двум нашим распутникам в десятилетнем возрасте и с тех пор находились у них в
услужении. Старшей, которую звали Мартина, было около шестнадцати лет,
Леонарде, младшей, не исполнилось и пятнадцати; красивые фигуры, очаровательные
мордашки, свежее тело — все это без преувеличения давало право зачислить их в
категорию самых красивых крестьяночек Франции.
Что касается монахов, они были примерно одного возраста.
Однако мой отец казался старше и мог сойти за сорокалетнего; он имел внешность
настоящего сатира, седоватую, с синим отливом бороду, черные глаза,
удивительную силу, бешеное воображение и один из самых мощных членов в Европе,
уступающий только фаллосу отца Ива, причем намного, так как последний имел в
длину одиннадцать дюймов, включая здоровенную головку, и восемь в окружности.
Иву было только тридцать пять лет, его физиономия была не так приятна, как у
моего отца — маленькие глазки и длиннющий нос, — зато он отличался могучим
телосложением и был еще распутнее.
Вся компания как раз выходила из-за стола, когда мы
подскочили к изножью кровати, на которой только что занимались шалостями, чтобы
прильнуть к щелям в перегородке, отделявшей нашу комнату от той, где начинались
оргии.
Судя по тому, как кружились у всех головы, мы поняли, что
жертвоприношения, которые они собирались принести, будут логическим
продолжением тех, которые праздновались в честь бога застолий. Особенно пьян
был мой отец.
— Слушай, Ив, — обратился он к своему
собрату, — давай скорее разденем этих шлюх, ту, что оголится первой, мы и
будем первой сношать… А самая нерасторопная получит пятьдесят ударов хлыстом от
каждого.
— Согласен, — ответил Ив, — я также хотел бы
выпороть их, прежде чем сношаться. Дело не в том, что первая приятнее, чем
вторая, но сегодня я чувствую себя, как никогда, в силе и должен сбросить
сперму, а это будет трудновато без совокупления.
С этими словами содомит подтвердил свое намерение
мускулистым фаллосом с угрожающе распухшей багровой головкой.
— Черт возьми! — восхитился мой отец, взяв в руки
это чудо природы. — О дьявол меня задери! Друг мой, как он великолепен!..
Согласись, Полина, что более прекрасного инструмента нет на свете. Знаешь,
дорогая, мне доставит удовольствие, бесконечно большее, видеть тебя на этом
колу, чем сношать твой зад самому. Будь я женат, я бы с радостью носил рога,
которые каждый день наставлял бы мне такой агрегат.
— Гнусный распутник, — проворчал отец Ив, расстегивая
панталоны своего собрата, который уже сбросил с себя рясу, — признайся,
что есть еще одно место, где бы ты хотел видеть эту штуку, а не только в вагине
твоей шлюхи.
— Где же это?
— В твоем седалище, друг мой! В твоей заднице!
— Это правда, — подтвердил Симеон, — погляди
хорошенько на этот зад, о котором ты говоришь, погляди, как он хорош, приласкай
его, прежде чем забраться во влагалище моей дамы.
— Ага, бродяга, вот чего ты хочешь! — сказал отец
Ив, укладывая Симеона на диван и пронзая его своим дрожащим от нетерпения
копьем.
— Черт! Черт! — бормотал мой отец, изображая из
себя блуднипу и извиваясь как угорь. — Да, черт меня, побери, вот о чем я
мечтал!
И развратник тотчас подмял под себя одну из служанок,
овладел ее влагалищем и еще сильнее задергался. Но эта церемония была лишь
прелюдией, оба скоро успокоились, не потеряв ни капли спермы, и решили внести в
сладострастную сцену больше порядка. Этот небольшой предварительный эпизод не
помешал им увидеть, что юная Мартина разделась последней, а первой оказалась
моя мать.
— Приведем приговор в исполнение, — сказал
Симеон. — Дай-ка нам розги, Полина, а ты, отец Ив, держи эту неловкую
девку: свяжи ей руки, положи ее себе на колени, а я преподам ей урок; когда она
будет в крови, ты займешь мое место.
Напрасно кричала и плакала бедная девочка, напрасно она
вырывалась — никто ее не слушал. Симеон, взявши ее за поясницу левой рукой,
правой быстро, двадцатью ударами, разукрасил ей ягодицы.
А вы становитесь на колени, перед этим фаллосом,
Леонарда, — приказал он другой девочке, — и ласкайте его своими
крохотными грудками. Пока я занимаюсь флагелляцией, ты, Люси, должна лобзать
мою задницу, которая все еще никак не оправится от натиска этого мула, ты же
видишь, как она ждет тебя, приголубь ее скорее, девочка моя. Ты, Полина,
предоставь свои прелести моему другу, чтобы вознаградить его за то, что он
соизволил держать эту подлую тварь… Вот теперь хорошо! Разве я не говорил вам,
что придумаю самую очаровательную композицию на свете? Посмотрите в зеркало,
посмотрите, как она восхитительна. Ну что ж, пора сменить позы, отец Ив:
становись на мое место, я займу твое, и ты закончишь обрабатывать эту задницу
так, чтобы она помнила об этом по крайней мере две недели.
Ив не заставил себя ждать, и несчастная Мартина вышла из его
безжалостных рук, обливаясь кровью.
— Итак, наказание свершилось, — заявил
Симеон, — надо заняться более приятными делами. Первой оголилась Полина,
ты знаешь, как обещали мы вознаградить этот акт послушания, отец Ив: насади ее
на свой кол, а я буду твоим сводником, но с условием, что потом ты послужишь
мне педерастом.
