После этих слов, возразить на которые Жюстина даже не
успела, ее взяли под руки два лакея, сбросили с нее одежду и голую подвели
ближе к своему господину, который, осмотрев ее, погладил и пощипал ее тело;
потом заковали ее в цепи вместе с новыми подругами и заставили трудиться, не
дав ей отдохнуть ни минуты после утомительного путешествия. Тогда к ней снова
подошел Ролан; он еще раз провел рукой по ее бедрам, грудям, ягодицам, грубо
помял пальцами нежную беззащитную плоть, унизил ее насмешками и непристойными
шутками, когда обнаружил роковую и незаслуженную печать, которой когда-то
заклеймил несчастную жестокий Ромбо; наконец, взяв в руку плеть из бычьих жил,
нанес ей шестьдесят ударов по заднему месту, и они, превратив ее ягодицы в
окровавленные лохмотья, исторгли из ее груди жуткие крики, которые долго
отдавались эхом в этом дворе, похожем на каменный мешок.
— Вот что с тобой будет, скотина, — пригрозил
монстр, — если ты окажешься нерадивой! Я продемонстрировал тебе образчик
экзекуции для того, чтобы ты знала, как я поступаю с теми, кто мне не
повинуется.
Жюстина стала кричать еще сильнее, она билась в цепях, а
жуткие свидетельства ее страданий только забавляли ее палача.
— Позже я покажу тебе кое-что другое, шлюха! —
пригрозил Ролан, вытирая головкой своего члена кровь с ее тела, — все
только начинается; я хочу, чтобы ты испытала здесь самые утонченные истязания.
С этим он отпустил ее.
Шесть темных пещер, устроенных вокруг колодца, снабженных
запирающимися дверьми, служили ночным убежищем для пленниц. Когда стемнело,
Жюстину и ее подруг по несчастью отвязали и заперли в этих нишах, накормив
скудным ужином, который Ролан описал ей раньше.
Оставшись одна, Жюстина ощутила весь ужас своего положения.
Неужели возможно, думала она, чтобы на свете жили такие люди, которые могут
подавить в себе чувство благодарности? А эта добродетель, которая доставляет
мне столько блаженства, когда я встречаю благородные души, как может она
оставлять равнодушными некоторых людей, и разве не заслуживают звания чудовищ
те, кто презирает ее?
[67]
Жюстина была погружена в эти размышления, когда вдруг
услышала, как открылась дверь темницы: это был Ролан. Злодей пришел до конца
унизить ее, заставив служить своим мерзким прихотям. Но что это были за
прихоти, великий Боже! Легко представить себе, что они отличались такой же жестокостью,
как и остальные его поступки, и что плотские наслаждения этого человека носили
на себе печать его отвратительной личности. Впрочем, зачем нам злоупотреблять
терпением читателей, изображая эти новые мерзости? Разве недостаточно мы
оскорбили их душу своим непристойным рассказом? Стоит ли продолжать в том же
духе? Продолжай, продолжай! Именно так ответит философ: мало кто понимает,
насколько полезны для совершенствования человеческой души такие картины; мы все
еще невежественны в этой науке и питаемся глупой воздержанностью авторов,
осмеливающихся обсуждать такие вопросы. Скованные нелепыми опасениями, они
рассказывают нам детские сказки, известные всем глупцам, и не смеют коснуться
бесстрашной рукой человеческого сердца и представить нашим взорам всю грандиозную
панораму действительности. Итак, мы продолжаем, ибо нас призывает к тому
философ, и, вдохновившись его мудростью, не убоимся показать порок в обнаженном
виде.
Ролан — начнем с его внешности, прежде чем вывести его на
сцену — был толстенький коротышка тридцати пяти лет от роду, невероятной силы,
обросший шерстью как медведь, с мрачным лицом и свирепым взглядом, жгучий
брюнет, имеющий ярко выраженные звериные черты, длинный нос, усы и бороду,
закрывшие почти все лицо, мохнатые черные ресницы и половой орган такой длины и
толщины, что глаза Жюстины еще не видели ничего подобного. Кроме отталкивающей
внешности, наш чеканщик фальшивых луидоров обладал всеми пороками, какие только
могут родиться из необузданного темперамента, богатейшего воображения и бесстыдной
готовности погрузиться в глубины мерзости и извращенной похоти. Ролан продолжал
дело отца, который оставил ему большое богатство, благодаря чему юноша слишком
хорошо познал жизнь в самом нежном возрасте. Пресытившись ординарными
удовольствиями, он давно не прибегал к иным способам, кроме как к ужасам:
только они были еще способны пробудить в нем желания, истощенные прежними
бесчисленными наслаждениями. Все женщины, которые служили ему, были посвящены в
его тайные извращения, а для того, чтобы утолить свои более пристойные страсти,
в которых распутник находил порой привкус преступления, он держал в любовницах
свою собственную сестру: ей приходилось гасить пожар, который разгорался от
общения с другими наложницами.
Он пришел почти совсем голый, на его раскрасневшемся лице
видны были признаки невоздержанности за столом, из-за которого он недавно
встал, и чудовищной похоти, которая его пожирала. Он уставился на Жюстину
взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Снимай это тряпье, — зарычал он и сам сорвал
одежду, которой она прикрылась на ночь: — А теперь следуй за мной. Я показал
тебе то, что тебя ждет, если ты будешь лениться. Но если ты вздумаешь выдать
нас, что уже гораздо серьезнее, наказание соответственно возрастет, и сейчас ты
увидишь, в чем оно заключается.
Крепко взяв ее за руку, распутник повел дрожащую от ужаса
девушку за собой; он держал ее правой рукой, в левой у него была маленькая
лампа, которая освещала тусклым светом их путь. После нескольких .поворотов
перед ними предстала дверь в пещеру, Ролан открыл ее и, пропустив Жюстину
вперед, велел ей спускаться вниз. Через сотню ступеней показалась вторая дверь,
которая была открыта и снова заперта таким же образом, но за ней лестницы
больше не было: Жюстина увидела узкий коридор, прорубленный в скале, он был
очень извилистый и круто уходил вниз. Ролан все еще не произнес ни слова. Это
пугающее молчание усиливало ужас Жюстины, которая была совершенно обнажена и от
этого еще больше ощущала ужасную сырость этих подземелий. Справа и слева от
дорожки, по которой они шли, виднелись ниши, где хранились сундуки с
сокровищами фальшивомонетчиков. Наконец они дошли до последней окованной
бронзой двери, она находилась на глубине восьмисот футов в чреве земли; Ролан
отпер ее, и пленница отпрянула назад, увидев перед собой это жуткое помещение.
Ролан встряхнул ее и грубо вытолкнул в середину круглой пещеры, стены которой,
задрапированные тканью, напоминавшей погребальный саван, были украшены самыми
невероятными предметами. Скелеты разного пола и возраста в окружении
крестообразно разложенных костей, мертвые черепа, засушенные змеи и лягушки,
связки розг, палки, сабли, кинжалы, пистолеты и другие малоизвестные виды
оружия — такие ужасные вещи увидела Жюстина на стенах, освещенных лампой с
тремя фитилями, которая свисала с одной из арок свода. К другой была привязана
длинная веревка, не доходившая до земли, она служила для чудовищных опытов.
Справа стоял гроб, крышку которого приоткрывал призрак смерти с косой в руке,
рядом стояла скамеечка для молитвы, на столе между двух черных свечей лежали
распятие, кинжал с тремя изогнутыми крючком лезвиями, заряженный пистолет и
кубок, наполненный ядом. Слева к кресту был привязан совсем свежий труп
прекрасной женщины, она была обращена к зрителям спиной, и в глаза бросались ее
ягодицы необыкновенной красоты, но жестоко истерзанные, из них торчали длинные
толстые иглы, на бедрах застыли крупные капли почерневшей крови; у женщины были
густые волнистые волосы, изящная голова была повернута в сторону, и лицо как
будто все еще молило о пощаде. Смерть почти не исказила его, и нежные черты,
которых больше коснулось страдание, нежели разложение, являло собой
захватывающую картину красоты, охваченной отчаянием. В глубине пещеры стоял
широкий черный диван, с которого открывалась впечатляющая перспектива этой
обители ужаса и жестокости.
