— Как я могла сдержаться, — отвечала
Нисетта, — когда услышала такие умные слова моего отца?
— Не желаешь ли и ты услышать подобные речи, чтобы тоже
извергнуться? — спросил свою дочь Дольмюс.
— Нет, мне требуется более сильное средство,
папа, — ответила блудница. — Развяжи эту девку, заставь ее приласкать
язычком мою вагину, и ты увидишь, как брызнет из меня сок.
— Потерпи немного, — сказал Дольмюс, — она не
должна сходить с места, пока мы ее не допросим, и я уверен, что этот спектакль
возбудит тебя не меньше того, о чем ты просишь.
— Ладно, лишь бы потаскуха страдала, я на все согласна.
Я хочу видеть ее муки…
И юная распутница, не в силах более сдерживаться, приоткрыла
бедра навстречу ловким пальцам Лароза, впилась губами в рот Сен-Клера, который
ее сократировал, и исторгла из себя обильную порцию семени. Кардовиль повторил
то, что сделал со своей дочерью: встал на колени, слизал сок и опять подошел к
Жюстине, которая, бледная, дрожащая, с искаженным лицом, .осмелилась
простонать:
— Ах, какой ужас!..
— Да, ужас, но весьма приятный, — заметил
Брюметон, нервно похлопывая ее по заду. — Говорят, что вы много повидали в
жизни, но все же я сомневаюсь, что вам когда-нибудь пришлось испытывать
подобную боль.
— О Господи! Что вы хотите со мной сделать?
— Подвергнуть вас самым мерзким пыткам, до каких не
додумалась еще самая изощренная жестокость.
— Послушай, отец, — сказала Зюльма, которую на
этот раз ласкал ее брат, — ты помнишь, как обещал дать мне высосать мозг
из ее костей и напиться крови из ее расколотого черепа?
— Я не отказываюсь от своего обещания, — сказал
Дольмюс, — и в это время мы с твоим братом будем лакомиться ее ягодицами.
Тут Вольсидор продемонстрировал отцу всю мощь своего
возбуждения, и Дольмюс, подставив седалище, несколько минут наслаждался грязным
инцестом. Кардовиль, заменив Вольсидора, подошел к Зюльме и пососал ей рот и
клитор, между тем как Нисетта в объятиях своего брата Брюметона массировала
чьи-то члены и целовала ягодицы одного из негров.
— Ну что же, — произнес Дольмюс, возобновляя
осмотр Жюстины, — не зря говорил Сен-Флоран, что у этой паскудницы
красивый зад.
И он укусил ее с этими словами.
— Да, черт возьми мою душу! — подтвердил Кардовиль,
присоединяясь к другу. — Да, клянусь моей спермой, у потаскухи самый
прекрасный зад на свете; пора потешиться с этой недотрогой.
— Давайте сделаем так, — предложил Дольмюс. —
Возьмем ее в кольцо, каждый выберет определенную часть тела по своему вкусу и
будет истязать ее; мы рассчитаемся по порядку и будем по очереди, в быстром
темпе, причинять пациентке боль в соответствующем месте. Таким образом мы
изобразим бой часов — если не ошибаюсь, это будет соответствовать, двенадцати
полуденным ударам, — и тело нашей жертвы каждую секунду будет испытывать
новое ощущение.
— Ах, разрази меня гром! — воскликнула Нисетта,
укусила ягодицы негра и снова стиснула губами член, которым она забавлялась и
который неуклонно приближался к оргазму. — Ах, гром и молния на мою жопу,
какая восхитительная будет сцена! Давайте же начнем поскорее!
Каждый занял свое место, и общая диспозиция составилась
следующим образом.
Кардовиль завладел самой выступающей частью правой груди;
Брюметон, его сын, — ее основанием; левая грудь досталась двоим — Дольмюсу
и его сыну; Нисетта потребовала себе клитор; Зюльма взяла губки влагалища;
негры взяли по икре; Лароз и Жюльен занялись подмышками;
Флер д'Амур и Сен-Клер выбрали ягодицы.
Один из негров сгреб Жюстину в охапку, повыше приподнял ей
зад, и каждый из участников нанес ей по сто ударов кнутом из бычьих жил.
Невозможно представить себе, с каким остервенением обе девицы занимались
флагелляцией: из всей компании больше всего Жюстине досталось от них. После
экзекуции они повалились на ковер, извиваясь всем телом, привлекли к себе по
самцу и яростно совокупились с ними.
Тем временем приступили к новым развлечениям, Брюметон
предложил, чтобы каждую девушку содомировал ее отец и сношал во влагалище брат;
негры должны были прочищать седалища отцам, а каждый юноша принимал один член в
задний проход, другой держал в руке. В продолжение этой волнующей сцены Жюстина
страдала на колесе, ублажая взор участников. Извергнулись все без исключения:
пришлось постараться, так как жертва держалась из последних сил. Ей дали час на
отдых, остальным были предложены вина, ликеры и сытные яства, чтобы они
подкрепили силы и подготовились к новой вакханалии.
— Итак, прекрасная Жюстина, — сказал
Дольмюс, — ты видишь эти осунувшиеся фаллосы? Ты должна их оживить.
Актеры образовали круг, нашу героиню поместили в центр. Она
должна была подходить к каждому по очереди и сосать женщинам влагалище, задний
проход и губы, мужчинам — язык, анус и член. При этом тот, кого она ласкала,
должен был нанести ей кровавую рану.
Дольмюс оторвал ей ухо; Кардовиль порезал правую грудь;
Брюметон поцарапал левую; Нисетта два раза подряд ткнула ее ножом в правую
ягодицу; ее сестра отрезала кусочек плоти от левой; Вольсидор, вооружившись
шариком на нитке, утыканным со всех сторон шипами, довольно долго щекотал
нежные стенки вагины; Лароз проколол вену на левом бедре; Жюльен оторвал зубами
клочок от правого; Флер д'Амур размозжил кулаком нос, из которого ручьем
хлынула кровь; Сен-Клер засунул стилет на полдюйма в живот; первый негр сделал несколько
надрезов на обоих плечах, второй уколол шейную вену.
Опьяневшая от похоти Зюльма захотела совокупиться, та же
мысль пришла в голову Нисетте. Негры всадили им по члену во влагалище, братья
овладели их задницами, а отцы на их глазах сношали педерастов, которым девушки
массировали пенисы.
— Однако мы совсем забыли про нашу шлюху, —
заметил Кардовиль.
— Да, — откликнулся Дольмюс, — пора кое-что
ей заузить.
Жюстина не совсем поняла, что означают эти слова, но они
бросили ее в дрожь.
— Замор, — обратился Кардовиль к одному из
негров, — возьми эту шваль и заштопай ее.
Слуга понимающе кивнул. Он поднял ее и положил поясницей на
возвышение, похожее на круглое седло диаметром менее шести дюймов; в таком
положении, не имея под собой опоры, ее ноги свешивались с одной стороны, руки —
с другой. Все четыре конечности крепко привязали к полу, растянув как можно
шире в стороны; палач, или, если хотите, портной, взял длинную иглу с
навощенной нитью, вставленной в ушко. И вот тут дал себя знать неистовый
характер Зюльмы.
— О дьявольщина! — зарычала она, опьяневшая от
вина и нечеловеческого вожделения. — Предоставьте это мне, я сама это
сделаю; я хочу заштопать ей влагалище, а сестрица пусть займется задницей.
— Я зашью ей сердце, если нужно, — вставила
Нисетта, — а потом сожру его по кусочкам вместе с кровью, если захотите.
