— Зато не приведем его в исполнение, не запятнаем себя
ее кровью, а это огромная разница.
Жюльен по приказанию Кардовиля приводил Жюстину в чувство и
промывал ей раны.
— Теперь уходите, — сказал ей Дольмюс, когда она
несколько пришла в себя, — и жалуйтесь.
— Ну, милый мой, — заметил Кардовиль, —
благоразумная наша Жюстина не занимается сутяжничеством: накануне казни от нее
уместнее ожидать молитв, а не обвинений.
— Пусть она воздержится от того и другого, —
сказал Дольмюс, — судьи останутся глухи к ее обвинениям, а ее мольбы нас
не тронут.
— Но вдруг я расскажу… — робко начала Жюстина.
— Все равно это дело вернется к нам, — перебил ее
Кардовиль, — и уважение и почет, коими мы пользуемся в этом городе, сразу
отметут всяческие инсинуации, а ваша казнь после этого будет более жестокой и
продолжительной. Вы должны понять, ничтожное существо, что мы потешились вами
по той простой и естественной причине, которая заставляет силу унижать
слабость.
Жюстина хотела сказать еще что-то, хотела броситься в ноги
этих чудовищ, чтобы разжалобить их или попросить немедленно предать ее смерти.
Ее просто-напросто не слушали: девушки ее оскорбляли, мужчины ей грозили; ее
препроводили обратно, бросили в темницу, тюремщик встретил ее с тем же
таинственным видом, который у него был, когда она отсюда выходила.
— Ложитесь отдыхать, — сказал ей Цербер, втолкнув
ее в камеру, — и если вы задумаете сказать хоть слово о том, что произошло
с вами этой ночью, помните, что я буду вас опровергать, и это бесполезное
обвинение ничего вам не даст.
— О небо! — воскликнула Жюстина, оставшись
одна. — А я-то так боялась смерти, боялась покинуть этот мир, состоящий из
великих злодеев! Так пусть рука Всевышнего, сию же минуту вырвет меня отсюда
любым способом — я буду только счастлива! Единственным утешением, которое
остается несчастным, рожденным среди столь диких зверей, служит надежда
поскорее уйти от них.
На следующий день Жюстину навестил коварный Сен-Флоран.
— Ну и как? — осведомился он. — Вам
понравились мои друзья, которым я вас порекомендовал?
— О сударь, это — монстры!
— Но вам надо было расплатиться за их протекцию, я вас
предупреждал об этом.
— Я сделала все, что они хотели, но они все равно
погубят меня.
— Ну я могу допустить это: вы заставили их пролить
слишком много спермы, а нет ничего опаснее, чем последствия отвращения. Так вы
говорите, что они и не думают спасти вас?
— Со мной все кончено!
— Давайте поглядим, как они вас отделали. — И он
оголил ее. — Ага, черт меня побери! Тогда все понятно: не надо было
позволять им такие вещи. Знаете, я хочу поговорить с вами, по-дружески, я знаю,
что по причине чрезмерности ваших преступлений вас собираются сжечь заживо: вот
какую казнь вам готовят. Значит сейчас надо думать не о спасении вашей жизни, а
о том, чтобы они ограничились повешением вместо сожжения.
— Но что для этого требуется, сударь?
— Прежде всего целиком положитесь на меня, тем более
что больше всего возбуждает мои чувства мысль насладиться женщиной,
приговоренной к смерти. Я не был этой ночью вместе с друзьями только потому,
что боялся, как бы они вас не пощадили. Теперь, когда я уверен, что вы умрете
на эшафоте и что под вопросом только способ казни, вы меня невероятно возбуждаете,
посему покажите ваш зад.
— О сударь!
— Ну что ж, тогда вас сожгут…
И несчастная, чтобы избавиться от ужаснейшей смерти, покорно
повиновалась. Никогда в жизни этот распутник не был так разгорячен, невозможно
описать все изощрения, которые он употребил, чтобы сильнее насладиться
девушкой, обреченной на смерть благодаря его интригам. В какой-то момент
Жюстина попыталась напомнить ему о помощи, которую он ей обещал, она
соглашалась на все, чтобы ей спасли жизнь. Но Сен-Флоран, который блаженствовал
оттого, что отправляет ее на смерть, ответил, что сейчас не время об этом, и
завершил сцену с редкой жестокостью. Потом позвал тюремщика:
— Пьер, сношай эту тварь на моих глазах. Какая
невероятная удача для грубого мужлана! Он не заставил просить себя дважды, Сен-Флоран
спустил ему панталоны и содомировал ключника, пока тот громадным инструментом
терзал жертву.
— Достаточно, — сказал Сен-Флоран, когда залил
спермой мерзкую задницу надсмотрщика. — А теперь, шлюха, — обратился
он к Жюстине, — даже не думай, что я хотя бы пальцем пошевелил ради тебя:
напротив, я попрошу судей сделать приговор как можно более суровым. Надо было
вовремя соглашаться на мое предложение и не показываться мне на глаза. Да, я
уверен, что тебя поджарят, и приложу к этому все усилия.
Монстр вышел и оставил несчастную девушку в оглушенном
состоянии, похожем на небытие смерти, которая скоро накроет ее своей тенью.
На другой день допросить ее пришел Кардовиль. Она не смогла
сдержать дрожь, увидев, с каким хладнокровием негодяй смеет исполнять правосудие
— тот самый отвратительный на свете злодей; тот, кто вопреки всем законам этого
самого правосудия, вопреки всем его правам, которыми был облачен, так жестоко
растоптал накануне невинность и несчастье. Она вложила в свои оправдательные
речи весь пыл, который дает человеку правота, но искусство этого бесчестного
чиновника превратило все ее оправдания в отягчающие обстоятельства. Когда
обвинения были доказаны по мнению этого единственного судьи, он имел наглость
спросить ее, не знает ли она некоего уважаемого в городе человека по имени
Сен-Флоран. Жюстина ответила, что знает его.
— Хорошо, — сказал тогда Кардовиль. —
Большего мне не нужно. Этот господин де Сен-Флоран, который по вашему
утверждению вам знаком, также знает вас прекрасно; он входит в число ваших
обвинителей, он заявил, что видел вас в шайке разбойников, и вы первая отобрали
у него деньги. Ваши товарищи хотели пощадить его, и вы одна настаивали на его
смерти, тем не менее ему удалось спастись.
Жюстина в отчаянии стала кататься по полу и оглашать своды
душераздирающими криками; она билась лбом о каменные плиты, будто желая
покончить с собой. И не найдя сочувствия своим неописуемым мукам, она
вскричала:
— Подлец! Я все передам Господу, и он отомстит за меня;
он докажет мою невиновность и заставит тебя раскаяться в твоих гнусных делах и
злоупотреблениях властью.
Кардовиль позвонил в колокольчик; он велел тюремщику увести
обвиняемую, объяснив, что ее ярость и раскаяние не позволяют продолжать допрос;
однако обвинения подтверждаются, поскольку она призналась во всех
преступлениях. И после этого чудовище спокойно удалилось!.. И молния не
поразила его!..
Ход дела был ускорен; —'с судьи, подстегиваемые
ненавистью, мстительностью и похотью, быстро вынесли Жюстине приговор.
— О небо! — простонала она, услышав о приближении
казни. — Под какой же звездой я родилась, что любой добрый порыв моей души
тотчас навлекает на меня бесчисленные беды и злоключения? Как случилось, что
это проницательное Провидение, чью справедливость я боготворила всю жизнь, карая
меня за добродетельность, дает мне в судьи тех, кто всегда мучил меня своими
пороками?
