Такая угроза вмиг изменила намерения Жюстины. Отказываясь
участвовать в предстоящем преступлении, она многим рискует, а ее госпожа все
равно погибнет; соглашаясь на сообщничество, она спасается от гнева Брессака и
наверняка спасет маркизу. Эта мысль, промелькнувшая у нее голове наподобие
молнии, заставила ее согласиться, но поскольку такой резкий поворот непременно
насторожил бы хозяина, она некоторое время изображала происходившую в ней
борьбу и тем самым дала Брессаку повод еще раз повторить свои максимы. Она еще
немного поколебалась, и Брессак счел ее обращенной и заключил в объятия. Как
счастлива была бы Жюстина, если бы это его движение было вызвано другим
порывом!.. Однако время самообмана прошло: непристойное поведение этого человека,
его чудовищные планы стерли все чувства, которые внушило себе слабое сердце
бедной девочки, и теперь, успокоившись, она видела в своем прежнем идоле
негодяя, недостойного ни минуты более оставаться в нем.
— Ты первая женщина, которую я обнимаю, — признался
Брессак, с жаром прижимая ее к себе, — ты прелестна, мой ангел; все-таки
луч философии проник в твою голову. Как случилось, что эта очаровательная
головка так долго оставалась в плену ужасных заблуждений? О Жюстина! Факел
разума рассеивает мрак, в который погружало тебя суеверие, теперь твой взор
ясен, ты видишь бессмысленность слова «преступление» и понимаешь, что священные
обязанности личного интереса в конце концов одерживают верх над пустыми
соображениями добродетели; иди сюда, девочка моя, хотя я сомневаюсь, что ты
заставишь меня изменить моим вкусам.
С этими словами Брессак, возбужденный скорее уверенностью в
своем плане, нежели прелестями Жюстины, бросил ее на кровать, заголил ей юбки
до груди, невзирая на ее сопротивление, и сказал:
— Да черт меня побери! Я вижу прекраснейший в мире зад,
но увы, рядом с ним находится влагалище… какое непреодолимое препятствие!
И опуская юбки, прибавил:
— Довольно, Жюстина, вернемся к нашему делу; когда я
тебя слушаю, иллюзия сохраняется, когда я тебя вижу, она исчезает.
Он заставил Жюстину взять свой член в нежные прекрасные
пальчики и ласкать его.
— Итак, храбрая моя девочка, — продолжал
он, — ты отравишь мою мать, теперь я тебе верю. Вот быстродействующий яд,
ты подсыпешь его в липовый отвар, который она принимает каждое утро для
здоровья, он совершенно незаметен и не имеет никакого вкуса, я тысячу раз
использовал его…
— Тысячу раз! О сударь…
— Да, Жюстина, я часто пользуюсь такими средствами для
того, чтобы избавиться от людей, которые мне надоели, или для утоления своей
похоти. Мне доставляет громадное удовольствие распоряжаться таким коварным
способом чужими жизнями, и я не раз наблюдал действие этого яда просто для
забавы. Итак, ты сделаешь это, Жюстина, сделаешь непременно, а я позабочусь обо
всем остальном и взамен подпишу на твое имя контракт на две тысячи экю годовой
ренты.
Брессак позвонил, и на пороге возник красивый юноша-ганимед.
— Что вам угодно, господин?
— Твой зад, мальчик. Спустите с него панталоны,
Жюстина, подготовьте мой член и введите его в отверстие.
После коротких необходимых приготовлений Брессак проник в
потроха слуги и через некоторое время бурно сбросил туда свое семя.
— О Жюстина, — заявил он, приходя в себя, —
эти почести предназначались тебе, но как ты знаешь, твои алтари не могли принять
их, хотя только твое согласие участвовать в моем плане разожгло фимиам, значит
он был сожжен в твою честь.
Заметим попутно, что вскоре произошло довольно необычное
событие, лишний раз высветившее черную душу чудовища, о котором мы повествуем
нашим читателям, и мы упомянем о нем вскользь, дабы не прерывать рассказ о
приключениях нашей героини.
На следующий день после заключения злодейского договора, о
котором мы сообщили, Брессак узнал, что его дядя, на чье наследство он вообще
не рассчитывал, скончался, завещав ему пятьдесят тысяч экю ежегодной ренты. О
небо, подумала Жюстина, услышав эту новость, вот значит каким образом рука
Всевышнего карает чудовищный замысел? И тут же устыдившись своих упреков,
адресованных провидению, она опустилась на колени и принялась молить о прощении
и о том, чтобы это неожиданное событие по крайней мере заставило Брессака
отказаться от своих планов. Но как жестоко она ошибалась!
— Ах, милая моя Жюстина! — вскричал он, вбегая в
тот же вечер в ее комнату. — Ты знаешь, какая удача на меня свалилась? Я
тебе часто говорил, что мысль о преступлении или его исполнение — вот самые
верные способы заслужить счастье, которое выпадает только злодеям.
— Да сударь, — ответила Жюстина, — я слышала
об этом богатстве, которого вы не ожидали… Рука, которая вам его протянула… Да
сударь, госпожа мне все рассказала: если бы не она, ваш дядя по-другому
распорядился бы своим состоянием, вы знаете, что он не любил вас, и его
решением вы обязаны вашей матушке, потому что она уговорила его подписать завещание,
а ваша неблагодарность…
— Ты смешишь меня, — прервал ее Брессак. —
Что значит эта благодарность, о которой ты толкуешь? Вот уж действительно
смешнее ничего и быть не может. Ты никогда не поймешь, Жюстина, что человек
ничего не должен своему благодетелю, так как тот удовлетворяет свое тщеславие,
делая дар; почему я должен благодарить его за удовольствие, которое он доставил
самому себе? И из-за этого я должен изменить свои планы и пощадить мадам де
Брессак? И ждать остального состояния, чтобы потом поблагодарить мою мать за ее
услугу? Ах Жюстина, как мало ты меня знаешь! Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
Смерть дяди — это моих рук дело: я испытал на брате яд, который прекратит
существование сестры… Неужели теперь я буду откладывать вторую смерть? Ни в
коем случае, Жюстина, надо спешить… завтра, самое позднее послезавтра… Мне не
терпится отсчитать тебе четверть твоего вознаграждения и вручить договор…
Жюстина содрогнулась, но сумела скрыть свое замешательство и
поняла, что с таким человеком разумнее всего подтвердить свою вчерашнюю
решимость. У нее, правда, оставалась возможность выдать преступника, но ничто
на свете не заставило бы добронравную девушку совершить второй злодейский
поступок с тем, чтобы предотвратить первый. Поэтому она решила предупредить
госпожу: из всех вероятных возможностей она сочла эту самой лучшей.
— Мадам, — сказала она ей на следующий день после
последней беседы с молодым графом, — я должна сообщить вам что-то очень
важное, однако я буду молчать, если вы раньше не дадите мне слово, что не
станете упрекать вашего сына. Вы можете действовать, мадам, и принимать
соответствующий меры, только ничего ему не говорите: обещайте, иначе я умолкаю.
Мадам де Брессак, думая, что речь пойдет об обычных проказах
своего сына, дала слово, которого просила Жюстина, и та рассказала ей обо всем.
— Подлец! — вознегодовала несчастная мать. —
Неужели я мало сделала для его блага? Ах, Жюстина, Жюстина, ты должна доказать
свои слова, чтобы у меня не осталось сомнений; мне надо окончательно погасить
чувства, которые все еще сохраняются в моем слепом сердце к этому чудовищу.
