Какое это было зрелище! Вдали от людских взоров, ты один мог
видеть его, о великий Боже! Но почему не раздался твой гром, почему не
сверкнула твоя молния? Выходит, правду говорят о твоем безразличии к злодеяниям
людей, если твой гнев был нем при виде этого ужаса!
— Довольно, иначе я кончу, — сказал сын-злодей
после нескольких энергичных движений, — привяжем эту потаскуху к деревьям.
Он самолично сделал это, взяв веревку и обмотав ею тело
матери и оставив руки ее свободными.
— Прекрасные ягодицы! — повторял Брессак,
похлопывая по окровавленному заду несчастной женщины. — Великолепное тело!
Отличный обед для моих псов! Ага, шлюха, собака помогла мне разоблачить тебя, и
пусть собаки тебя покарают.
Суда по тому, как яростно он тискал бедра, грудь и остальные
частя худого тела, казалось, что его смертоносные руки хотели потягаться в
жестокости с острыми зубами его псов.
— Привяжи собак. Жасмин; ты, Жозеф, будешь сношать
Жюстину в задницу, мы отдадим ее на съедение позже, потому что эта преданная
служанка должна умереть той же смертью, что ее драгоценная госпожа, и пусть их
навек соединит одна могила… Ты видишь, как она глубока: я специально велел
выкопать такую.
Дрожащая Жюстина рыдала, молила о пощаде, и ответом ей было
лишь презрение и взрывы хохота.
Наконец собаки окружили обреченную Брессак; натравленные
Жасмином, они бросились одновременно на беззащитное тело бедной женщины и
вцепились в него зубами. Напрасно она отгоняла их, напрасно множила усилия,
пытаясь уклониться от жестоких клыков — все ее движения только сильнее злили
собак, и кровь забрызгала всю траву вокруг. Брессак обрабатывал зад Жасмину, а
Жозеф содомировал Жюстину. Крики бедной сиротки смешивались с воплями хозяйки;
не привыкшая к подобному обращению, девочка вырывалась изо всех сил, и Жозеф с
трудом удерживал ее. Жуткий дуэт стонов и криков ускорил экстаз молодого
человека, который все это время ожесточенно работал своим членом, травил собак
и подбадривал Жозефа. Мать его едва дышала, Жюстина потеряла сознание, и
мощнейший оргазм увенчал злодейство самого изощренного злодея, какого
когда-либо создавала природа.
— Теперь давайте уберем этих ободранных куриц, —
сказал Брессак. — С одной пора кончать, а для другой придумаем что-нибудь
еще.
Мадам де Брессак отнесли в ее апартаменты, — швырнули
на кровать, и недостойнейший сын, увидев, что она еще жива, вложил в ладонь
Жюстины рукоятку кинжала, сжал ее своей рукой и несмотря на отчаянное
сопротивление обезумевшей от ужаса сироты, направил смертоносную сталь в сердце
несчастной женщины, которая испустила дух, умоляя Господа простить ее сына.
— Видишь, какое преступление ты совершила, —
сказал варвар Жюстине, которая вся была измазана кровью госпожи и вряд ли могла
что-либо видеть в этот момент, так как лишилась чувств. — Можно ли
вообразить более чудовищный поступок? Ты ответишь за это… непременно ответишь…
тебя колесуют заживо… тебя сожгут на костре.
Он втолкнул ее в соседнюю комнату и запер, положив рядом с
ее постелью окровавленный кинжал. Затем вышел из замка и изображая горе и
обливаясь слезами, сообщил сторожам, что его мать убита и что он поймал
преступницу. Одним словом, Брессак распорядился немедленно вызвать
представителей правосудия.
Но на сей раз Господь Всеблагой и Всемогущий сжалился над
невинностью. Мера ее страданий еще не была исполнена, и несчастной Жюстине было
суждено достичь своего предназначения, пройдя через другие испытания. Брессак в
спешке не запер дверь как следует; Жюстина воспользовалась тем, что вся челядь
находилась во дворе замка, выскользнула из комнаты, пробралась в сад, где увидела
приоткрытую калитку, и через несколько минут была в лесу.
Там, оставшись наедине со своим горем, Жюстина опустилась
под дерево и огласила лес рыданиями; она прижималась к земле своим истерзанным
телом и заливала траву слезами.
— О Господи! — взмолилась она. — Ты хотел
этого; в твоих вечных заветах было записано, что невинный всегда будет жертвой
виновного, так бери же меня, Господи, ибо я еще не испытала страданий, через
которые ты прошел ради нас. Пусть мои несчастья, которые я терплю из любви к тебе,
когда-нибудь сделают меня достойной вечного блаженства, обещанного существу
слабому, если он и в горе не забывает о тебе и славит тебя в своих
злоключениях!
Приближалась ночь, и Жюстина побоялась идти дальше, чтобы,
избежав одной опасности, не попасть в другую. Она огляделась вокруг и заметила
тот роковой куст, в котором скрывалась два года тому назад, будучи в столь же
плачевном положении; она забралась в него и, терзаемая горем и тревогой,
провела там самую ужасную ночь, какую только можно себе представить.
А когда начало рассветать, ее тревога, усилилась. Ведь она
еще находилась во владениях Брессаков! Она вскочила, осознав это, и быстрым
шагом пошла прочь; выйдя из леса и решив идти куда глаза глядят, она вошла в
первое встретившееся селение: это был городок Сен-Марсель, удаленный от Парижа
приблизительно на пять лье. У самой дороги стоял богатый дом. Какой-то прохожий
на ее вопрос ответил, что это знаменитая школа, где получают блестящее
образование дети обоего пола из самых разных мест, и где хозяин, большой знаток
всех наук, главным образом медицины и хирургии, лично дает ученикам не только
квалифицированные уроки, но также оказывает помощь, которую требует их телесное
здоровье.
— Ступайте туда, — добавил прохожий, — если
вы, насколько я понимаю, ищете приют: в этом доме всегда есть свободные места.
Я уверен, что господин Роден, хозяин школы, с радостью поможет вам; это очень
добропорядочный и честный человек, он пользуется в Сен-Марселе всеобщей любовью
и уважением.
Жюстина, не раздумывая больше, постучала в дверь. А то, что
она увидела и услышала, то, чем занималась в этом новом для себя доме, будет
предметом следующей главы.
Глава 6
Что представляет собой новое убежище для нашей несчастной
героини. — Странное гостеприимство. — Ужасное приключение
Нашей героине было семнадцать лет, когда она представилась
господину Родену, хозяину пансиона Сен-Марсель. С возрастом ее черты приобрели
новое очарование, и вся она, несмотря на пережитые страдания, излучала аромат
совершенства, который без преувеличения делал ее одной из самых красивых
девушек, встречающихся на свете.
— Мадемуазель, — сказал с почтением Роден, увидев
ее, — вы, конечно, говорите мне неправду, назвав себя служанкой: ни ваша
стройная фигура, ни прекрасная кожа, ни ваши ясные глаза, ни великолепные
волосы — все это, разумеется, не дает вам основания прислуживать другим.
Природа настолько щедро вас одарила, что не могла сделать жертвой слепого
провидения, и мне пристало скорее получать от вас распоряжения, нежели
приказывать вам.
— О сударь, тем не менее фортуна жестоко обошлась со
мной!
— Может быть, но это несправедливо, и мы исправим это,
мадемуазель.
