Что касается Розали, можно без преувеличения сказать, что
это была одна из тех небесных дев, каких природа очень редко являет взору
смертных: едва достигнув четырнадцатилетнего возраста, Розали сочетала в себе
все прелести, способные вызвать восхищение: фигуру нимфы, глаза, излучавшие
живое и чистое любопытство, томные и возбуждающие черты лица, восхитительнейший
рот, густые каштановые волосы, ниспадавшие до пояса, ослепительно белую кожу…
изысканной формы грудь, уже отмеченную печатью расцвета, и нежнейшие ягодицы… О
счастливые ценители этой сводящей с ума части тела! Нет среди вас ни одного,
кто не пришел бы в восторг при виде этих потрясающих полушарий, ни одного, кто
не сделал бы их предметом своего обожания, разве что Жюстина могла соперничать
с ней в этом отношении.
Господин Роден, как уже было сказано, содержал пансион для
детей обоего пола. Он завел его при жизни своей жены, и с тех пор, как хозяйку
дома заменила его сестра, в нем ничего не изменилось. У Родена было много
учеников из самого избранного общества: пансион постоянно насчитывал две сотни
учеников — половина девочек, половина мальчиков, — и всем им было не
меньше двенадцати лет, а в семнадцатилетнем возрасте их выпускали. Трудно было
найти детей более красивых, чем ученики Родена. Когда к нему приводили
кандидата с физическими недостатками или непривлекательной внешности, он тотчас
отправлял его обратно под разными предлогами: таким образом число пансионеров
было либо не полным, либо все они были очаровательны.
Роден сам давал уроки своим подопечным мальчикам; он
преподавал им почти все науки и искусства, Селестина, его сестра, занималась
девочками; не было ни одного стороннего учителя, поэтому все маленькие
сладострастные секреты дома, все тайные его пороки оставались внутри.
Как только Жюстина разобралась в новой обстановке, ее
проницательный ум не мог не предаться определенным размышлениям, а близкая
дружба с Розали, навязанная ей, скоро дала пищу для новых мыслей. Поначалу
очаровательная дочь Родена только улыбалась в ответ на расспросы Жюстины, такая
реакция усилила беспокойство нашей юной искательницы счастья, и она еще
настойчивее подступила к Розали, требуя объяснений.
— Послушай, — сказала ей наконец маленькая
прелестница со всем добросердечием своего возраста и со всей наивностью своего
приятного характера, — послушай, Жюстина, я все тебе расскажу; я вижу, что
ты неспособна выдать секреты, которые узнаешь от меня и я больше не хочу ничего
от тебя скрывать. Конечно, милая подружка, мой отец, как ты понимаешь сама, мог
прекрасно обойтись без своей нынешней профессии, и существуют две причины,
почему он ею занимается. Он практикует хирургию, потому что это ему нравится,
из единственного удовольствия делать в ней новые открытия, а их у него такое
множество, и он написал на эту тему столько ученых трудов, что слывет самым
опытным и умелым хирургом во всей Франции. Он несколько лет работал в Париже,
вышел в отставку и удалился в деревню по своей воле; местного хирурга зовут
Ромбо. и отец взял его под свое покровительство и привлек к своим опытам. Ты
хочешь знать, что заставляет его содержать пансион? Либертинаж, дорогая моя,
только либертинаж: эта страсть доведена у него до предела. Мой отец и моя
тетушка — оба великие распутники — находят в своих учениках послушные предметы
сладострастия и постоянно пользуются ими. Их вкусы одинаковы так же, как их
наклонности; они очень привязаны друг к другу и нет здесь ни одной девочки,
которую Роден не заставлял бы ублажать сестру, и ни одного мальчика, которого
сестра не передавала бы на потеху брату.
— И эти мерзкие дела, — заметила Жюстина, —
разумеется, не исключают самого грязного инцеста?
— Еще бы! — ответила Розали.
— О Господи, ты меня пугаешь…
— Ты все увидишь сама, мой ангел, — снова
заговорила любезная дочь Родена. — Да, увидишь сама, своими глазами. А
теперь пойдем со мной, сегодня у нас пятница, в этот день отец наказывает
провинившихся: это и есть источник удовольствий Родена: он наслаждается, когда
мучает учеников. Иди за мной, и ты увидишь, как это происходит. Из моей
туалетной комнаты хорошо все видно, мы тихонько проберемся туда, только не
вздумай проболтаться о том, что я тебе рассказала и что ты увидишь.
Жюстине было необходимо познакомиться с нравами нашего
нового персонажа, предоставившего ей кров, она не хотела упускать ни одной
возможности увидеть его без прикрас, поэтому сразу последовала за Розали,
которая подвела ее к стене, — где сквозь неплотно пригнанные доски можно
было видеть и слышать все, что творится и говорится в соседней комнате.
Мадемуазель Роден и ее брат были уже там. Мы с точностью
передадим все слова, сказанные ими с того момента, как Жюстина прильнула к
наблюдательной щели, впрочем, они пришли незадолго до нашей героини, поэтому
сказано пока было немного.
— Кого ты собираешься выпороть, братец? —
поинтересовалась распутница.
— Я хотел бы заняться Жюстиной.
— Той красивой девицей, которая так вскружила тебе
голову?
— Ты ее знаешь, сестренка; нынче ночью я два раза
совокуплялся с тобой и оба раза кончал с мыслью о ней… По-моему, у нее
прелестная жопка, ты не представляешь, как мне хочется ее увидеть!
— Мне кажется, это совсем не трудно.
— Труднее, чем ты думаешь… Здесь дело в
добродетельности, в религии, в предрассудках — вот чудовища, которых нам
предстоит победить. Если я не возьму эту цитадель штурмом, я никогда не буду ее
хозяином.
— Черт меня побери, но если ты хочешь ее изнасиловать,
я обещаю тебе помочь, и будь уверен, что мы справимся с этим делом либо
хитростью, либо силой. Словом, эта сучка никуда от нас не денется.
— А тебя она не вдохновляет, сестрица?
— Она очаровательна, но мне сдается, что ей недостает
темперамента, и я допускаю, что с ее фигурой она скорее возбудит мужчину, чем
женщину.
— Ты права, однако меня она очень волнует… да, волнует
безумно.
При этом Роден приподнял юбки сестры и несколько раз
довольно чувствительно похлопал ее по ягодицам.
— Поласкай меня, Селестина, вдохни в меня силы. И наш
герой, устроившись в кресле, вложил свой детородный орган в руки сестры,
которая несколькими умелыми движениями наполнила его энергией. В это время,
придерживая поднятые до пояса юбки Селестины, не сводил блестящих глаз с ее
ягодиц: он их поглаживал, раздвигал в стороны, и поцелуи, которыми он их
награждал, красноречиво свидетельствовали о том, как сильно действует этот трон
любви на его чувства.
— Возьми розги, — сказал Роден,
приподнимаясь, — и обработай мне зад: нет на свете другой процедуры,
которая меня возбуждала бы до такой степени. Я сам займусь этим сегодня, мое
воображение уже настолько распалилось, что я вряд ли выдержу.
Селестина открыла шкаф и извлекла оттуда несколько связок
прутьев, разложила их на комоде и, выбрав самую лучшую, принялась осыпать—
хлесткими ударами своего братца, который возбуждал себя руками, корчился от
удовольствия и восклицал сдавленным голосом:
