— О, сударь, чего еще вы от меня требуете? —
спросила Жюстина.
— Ничего такого особенного, что мы не могли бы получить
от вас силой, и еще раз повторю, ничего, что не смягчило бы вашу участь, если,
конечно, вы этого захотите. Например, в данную минуту нам хочется, чтобы вы
поласкали мою сестру своим язычком. Она предоставит в ваше распоряжение
влагалище, а Розали будет лизать ей задницу.
Пришлось повиноваться: разве можно было не выполнить
просьбу, которая могла легко превратиться в строжайший приказ? Композиция
составилась следующим образом: чтобы завершить ее, Роден расположился справа от
своей сестры, Ромбо — слева. Их фаллосы почти упирались в рот Жюстины, а их
седалища прижимались к губам Розали, и обе несчастные девочки должны были
сосать и облизывать их одновременно с прелестями Селестины. Марта обходила
стройные ряды участников, подбадривала их, теребила яички, следила за тем,
чтобы языки и губы девочек по очереди обрабатывали доверенные им предметы, и
время от времени демонстрировала свои соблазнительные ягодицы обоим
развратникам. Более опытная Розали с большим усердием исполняла эти мерзкие
обязанности, нежели Жюстина, которую они отвращали, но которая, тем не менее,
со слезами на глазах делала все, что было ведено. Такая прелюдия
наэлектризовала наших блудодеев до предела.
— Ромбо, — продолжал Роден, — пора
содомировать Жюстину; ты не представляешь, до какой степени кружат мне голову
ее восхитительные ягодицы. Пожалуй, нет во Франции мужчины, который имел бы
столько задниц, сколько имел я, и я клянусь тебе, друг мой, что мне ни разу не
попадались более соблазнительные и совершенные, более белые и крепкие, более
аппетитные, чем у этой маленькой потаскухи.
Каждая похвала сопровождалась огненным поцелуем, подаренным
обожаемому идолу. Улучив момент, Жюстина упала в ноги своим палачам и стала
молить о пощаде, употребляя самые трогательные выражения, порожденные болью и
отчаяньем.
— Возьмите мою жизнь, — сказала она в
заключение, — только оставьте честь!
— Но вины твоей здесь не будет, — ответил
Ромбо, — потому что мы тебя изнасилуем.
— Абсолютно точно, — подтвердил Роден, — ты
не возьмешь этот грех на свою душу, ибо тебе придется уступить силе.
И продолжая утешать Жюстину таким жестоким способом, негодяй
уже укладывал ее на диван.
— Отличная задница, — добавил он, рассматривая ее.
— А ну, Ромбо, давай возьмем по связке прутьев, ты
будешь полосовать левое полушарие, я — правое, и тот, кто выжмет первую каплю
крови, получит право содомировать девчонку. Подойди сюда, Розали, становись на
колени перед Ромбо и соси ему эту штуку, пока я буду заниматься флагелляцией, а
вы. Марта, сосите меня.
Жюстину уложили на тело Селестины, которая возбуждала ее
снизу, чтобы та забыла о своих бедах, но Роден, заметив это, сделал сестре
строгий выговор.
— Не мешай ей страдать, — прикрикнул он, —
она должна испытать не удовольствие, но боль, ты же разрушаешь наши планы,
смущая ее.
Посыпались удары, каждый участник турнира должен был нанести
по пятьдесят. Ромбо был сильнее, зато Роден был более опытный в этих делах, и
на его тридцатом ударе брызнула первая кровь, однако он не прекратил на этом
экзекуцию.
— Итак, победа за мной! — удовлетворенно сказал
он.
— Да, — признал Ромбо, — только постарайся не
кончать, думай о том, для чего нам надо беречь силы; на твоем месте я бы
удовлетворился кое-каким деталями и сохранил себя для большого дела.
— Ну уж нет, черт побери мою грешную душу, —
проворчал Роден, раздвигая ягодицы Жюстины своим твердым, как железо,
набалдашником, — теперь-то уж не может существовать никакой причины на
свете, которая могла бы помешать мне обследовать задний проход этого
прелестного создания; слишком долго я жаждал его, и эта шлюха наконец-то примет
меня.
Головка разъяренного члена уже начала проникать в крохотное
нежное отверстие нашей бедной героини, которое всего лишь один раз претерпело
подобный натиск, после чего обрело прежнюю свежесть и стыдливость. А в
следующий момент истошный крик, сопровождаемый резким движением, привел Родена
в замешательство, но сластолюбец, слишком привычный к подобного рода занятиям,
чтобы так легко уступить, ухватил девушку за талию, сильно напрягшись сделал
толчок, и орган его исчез по самый корень в аккуратной и соблазнительной
заднице.
— Ах, разрази меня гром! — закричал он. — Вот
я и забрался сюда! Плевать я хотел и на всевышнего, на его мерзопакостных
подручных и на любого, кто вздумает помешать мне… Наконец я сношаю ее, эту
суку… О, друг мой, что за прелесть эта жопка… Какая она горячая, какая
узенькая…
Если бы не меры предосторожности, принятые Селестиной, чтобы
заглушить крики несчастной жертвы, ее бы услышали на расстоянии целого лье.
— Прошу тебя, Ромбо, — обратился Роден к
другу, — отделай мою дочь прямо сейчас, только расположись так, чтобы я
мог ласкать тебе задницу, когда ты будешь сношаться, а Марта потреплет нас
обоих.
— Погоди, — ответил Ромбо, — погоди минутку,
я придумал для тебя кое-что получше. Вот что я предлагаю: Жюстина встанет на
четвереньки и приподнимет задницу, на нее положим твою дочь, таким образом
перед нами будут два отверстия, одно над другим, и мы обработаем их по очереди.
Марта, как ты и предлагал, устроит нам порку, твоя сестра будет принимать
соблазнительные позы…
— Клянусь всеми растреклятыми богами христианства, нет
приятнее способа совокупляться, — заявил Роден некоторое время
спустя, — но можно, по-моему, сделать еще лучше: поставим в такую же
позицию Марту и мою сестру и таким образом удвоим сумму наших наслаждений.
Целый час подряд наши блудодеи воздавали должное четырем
прекрасным женским задам, они поворачивали их с такой быстротой, что со стороны
эти предметы, наверное, казались крыльями ветряной мельницы. Название так и
сохранилось за этой позой, которую мы рекомендуем каждому либертену. Наконец
они утомились, ведь нет ничего более непостоянного, чем распутство: оно всегда
жаждет наслаждений и воображает, будто предстоящие лучше прежних, и ищет
сладострастия только за пределами возможного.
Возбуждение наших распутников достигло такой стадии, что в
глазах у них сверкали искры, и их копья, прильнувшие к животу, казалось,
бросают вызов самому небу. Роден особенно остервенело целовал, щипал, шлепал
Жюстину. Это была невероятная смесь ласк и оскорблений, деликатности и
жестокости! У злодея был такой вид, будто он не знал, как одновременно
возвысить и растоптать свое божество. Мы же, будучи целомудренными от природы,
воздержимся от описания мерзостей, которые он себе позволил.
— Довольно, — наконец сказал он Жюстине, —
теперь ты видишь, моя дорогая, что всегда есть смысл связываться с содомитами,
потому что твоя честь осталась при тебе, менее совестливые развратники
обязательно сорвали бы цветок твоей девственности — мы же его уважили. Не
волнуйся: ни Ромбо, ни я даже не мыслим покуситься на него, а вот эта жопка…
эта чудная жопка, мой ангел, часто будет служить нам! Уж больно она свеженькая,
изящная и соблазнительная…
