Сильвестр сношался в зад, добавлял к этому незамысловатому
удовольствию две-три совершенно удивительных прихоти: первая состояла в том,
что женщина, которую он сношал, должна была непременно испражняться в это
время, вторым условием, тягостным для слуха присутствующих и обременительным
для женщины, было то, что она должна была испускать дикие вопли в момент его
оргазма, для чего он заранее осыпал несчастную жертву своей похоти звонкими
пощечинами, а в придачу мазал ей лицо испражнениями, Сильвестру было пятьдесят
лет, он имел тщедушную фигуру, уродливую внешность, зато обладал незаурядным
умом, злобностью, подобно остальным монахам, которые, между прочим, считали это
свойство первейшим условием своего развратного братства.
Шестидесятилетний Жером был самым старым и в то же время
самым развратным. Все порочные наклонности, страсти и капризы нашли приют в
душе этого монаха, более того, он превосходил остальных в смысле изощренности:
все тропы Венеры, независимо от того, к какому полу принадлежал их владелец,
были ему безразличны, его силы начинали угасать, с некоторых пор он предпочитал
способ, который, ничего не требуя от мужчины, предоставлял предмету наслаждения
пробуждать сладостные ощущения и исторгать семя, то есть единственным храмом
был для него рот, и его должны были одновременно сосать и изо всех сил пороть
розгами. Позже мы предложим читателю детали, чтобы он мог оценить их не по
описанию, а в действии. Кстати, характер Жерома был такой же суровый и злобный,
как и у его собратьев, и он так же, как они, стремился ко всему
противоестественному; он тоже любил, чтобы содомировали его, и любил сам
содомировать мальчиков после того, как они вдохнут в его дряблый фаллос новые
силы, необходимые для такого предприятия.
Одним словом, в каком бы виде не показался порок, он мог
быть уверен, что найдет в этом адском доме либо верных сторонников, либо
удобные алтари. Орден бенедиктинцев выделял большие средства на содержание
этого гнусного приюта, который существовал уже более века и всегда в нем
обитали шесть священнослужителей, самых богатых и знатных в ордене,
отличавшихся настолько разнузданной распущенностью, что они завещали похоронить
себя здесь.
Итак, вернемся в залу. Пока Жюстина отдыхает, а монахи
ужинают, мы постараемся как можно подробнее обрисовать этот необычный приют
порока и разврата.
В доме было два сераля: один, состоявший из восемнадцати
мальчиков, другой — из тридцати девочек, то есть на каждого монаха приходилось
по пять предметов женского пола и по три мужского. Ими командовала одна женщина
по имени Викторина, и поскольку ее таланты и обязанности заслуживают более
детального описания, мы посвятим ей отдельный рассказ. В каждом из сералей
имелась большая зала. Обе были круглой формы, середину занимал обеденный стол,
по всему периметру располагались отдельные кельи; каждый предмет сладострастия
жил один, и его келья состояла из двух комнаток: в одной стояла кровать, в
другой биде и туалетный стул.
Мальчики делились на три группы по шесть человек в каждой:
две первых назывались классами ганимедов, третья — классом «ажанов» или
активных служителей Содома.
Первый класс ганимедов включал в себя шесть предметов от
семи до двенадцати лет, они были одеты в матросские костюмчики серого цвета.
Юноши второго класса возрастом двенадцати-восемнадцати лет
носили греческие одежды яркого пурпура.
В классе «ажанов» были собраны крепкого телосложения юноши
от восемнадцати до двадцати пяти лет, они были облачены во фраки европейского
покроя красновато-коричневого цвета, с золотистым отливом.
Девочки распределялись на пять классов, составленных
следующим образом:
Первые назывались девственницы, хотя среди них не было ни
одной, достойной такого звания; возраст их был от шести до двенадцати лет, и
они были одеты в белые меховые одежды.
Вторую группу составляли шесть девочек
двенадцати-восемнадцати лет, называемых весталками; они были одеты как
монастырские послужницы.
Третий класс составляли шесть красоток от восемнадцати до
двадцати четырех лет, их называли содомитками по причине великолепия ягодиц и
одевали их в греческие туники.
В четвертом были превосходные женщины двадцати пяти-тридцати
лет, они назывались «дамами для порки», что соответствовало их предназначению,
их одеяния напоминали одежды турецких наложниц.
Шесть дуэний составляли пятый класс, в который включали
женщин с тридцатилетнего возраста до сорока лет и даже старше, они носили
испанские костюмы.
В составе предметов, которые должны были присутствовать на
ужинах, не наблюдалось никакого порядка. Когда Жюстина окончательно устроится в
этом доме, мы услышим рассказ ее юной подруги и наставницы о здешнем
распорядке, пока же опишем то, что необходимо для понимания первой сцены,
свидетельницей которой оказалась наша героиня.
Шестнадцать девушек, присутствовавших в зале — десять за
столом и шестеро в качестве прислужниц, — были самого разного возраста,
поэтому стоит рассказать о них по отдельности.
Начнем с шестерых служанок, затем перейдем к приглашенным,
то есть к тем, кто сидел за столом,
Служанки не составляли какую-то отдельную касту, их
обязанности выполняли все по очереди, и скоро Жюстина получит подробные
объяснения на сей счет. Мы коротко опишем тех, которые прислуживали в этот раз.
Первой девочке едва исполнилось десять лет: осунувшаяся
мордашка, почти прозрачная белая кожа, маленькая, едва наметившаяся попка, и
вся она была какая-то униженная, испуганная и дрожащая.
Второй было пятнадцать лет, и вид у нее был такой же
забитый, как у первой — вид оскорбленного целомудрия, — но лицо у нее было
очаровательное, грудь не совсем развитая, зато зад отличался прекрасными
округлыми формами.
Третьей было двадцать лет: настоящая картинка, самые
прекрасные в мире груди и ягодицы, роскошные белокурые волосы, тонкие черты
лица, мягкие и благородные, и она была не так испугана, как две первые.
Четвертая, возрастом лет двадцати пяти, была одной из
красивейших женщин, каких только можно встретить: исполненная простодушия,
честности и благопристойности, обладательница всех добродетелей нежнейшей души
и превосходного тела, достойного кисти живописца.
Пятой была тридцатилетняя женщина на седьмом месяце
беременности с усталым и страдальческим выражением на лице, с прекрасными
живыми глазами, и несмотря на беременность у нее был вид непорочной девы.
Шестой было тридцать два года: порывистая в движениях, с
умными красивыми глазами, потерявшая всякую пристойность, всяческий стыд; у нее
был смуглый и не очень выразительный зад, богатый растительностью, которая
закрывала даже задний проход.
Удостоенные чести сидеть за столом располагались вперемежку
с монахами. Мы уже знакомы с одним из них — юношей, который был в
церкви, — поэтому опишем только девятерых.
Первому было не более восьми лет: малыш с личиком Амура
сидел совершенно обнаженный между Амбруазом и Жеромом, которые то и дело
целовали его, теребили ему маленький член и ягодицы, состязаясь друг с другом в
бесстыдстве.
