Следующим вступил в игру Клемент; он держал в руках розги, и
в глазах его читались его жестокие намерения.
— Я отомщу за вас, — сказал он настоятелю, —
я накажу мерзавку за то, что она испортила вам удовольствие.
Ему никого не потребовалось, чтобы держать жертву: одной
рукой он обхватил ее, прижал к своему колену таким образом, что превосходный
зад, который он хотел сделать своей мишенью, оказался высоко поднятым. Вначале
он сделал несколько пробных ударов, затем, воспламенившись от похоти и от
непристойных картин, окружавших его, взялся за флагелляцию по-настоящему, и
ничто не ускользнуло от его внимания — от поясницы до пяток все тело оказалось
исполосованным; он дошел до того в своем коварстве, что осмеливался примешивать
нежную страсть к жестоким эпизодам и приникал губами к губам Жюстины и вдыхал
стоны боли, исторгнутые его рукой, по ее щекам текли слезы, и он слизывал их.
Так он чередовал поцелуи и угрозы, но не прекращал экзекуцию. В это время
прелестница восемнадцати лет сосала ему член, один из наперсников сношал его в
зад. Чем выше возносил его восторг, тем сильнее становились его удары;
несчастной Жюстине казалось, что ее кожа вот-вот лопнет, но ничто не предвещало
пока окончания пытки. Напрасно вокруг него суетились и хлопотали, напрасно
демонстрировали ему самые соблазнительные предметы и позы — эакуляция не
наступала, тогда он придумал новую жестокость: перед ним оказалась несравненная
грудь Жюстины, и злодей вонзил в нее своим клыки, только после этого
чудовищного злодейства наступил кризис, сперма брызнула, вместе с ней
вознеслись к небу мерзкие богохульства, и монах наконец уступил место Жерому.
— Я нанесу не больше вреда вашему целомудрию, чем
Клемент, — заявил распутник, поглаживая окровавленные ягодицы безутешной
девушки, — я просто поцелую эти раны и надеюсь, что имею право отдать им
должное. Но я хочу превзойти брата Клемента, то есть приведу в такое же
состояние соседний предмет.
Он придвинул поближе к себе атласный живот Жюстины и
промежность, прикрытую трогательным пушком, и за несколько ударов
девятихвостной плетки с железными наконечниками изодрал эти прелести в кровь,
затем поставил несчастную сироту на колени, прижался к ней, и его неистовая
страсть нашла успокоение, когда член его оказался во рту задыхающейся жертвы. В
это же время его порола беременная женщина, а другая, тридцатилетняя,
испражнялась ему на лицо, то же самое делали в обе его ладони две девочки. Вот
до каких мерзостей доводило Жерома пресыщение, он испытывал от них восторг, и
наконец, спустя полчаса, розовый ротик Жюстины принял, несмотря на вполне
естественное отвращение, отвратительные плоды страсти этого фавна.
Следующим был Антонин, у него чесались от нетерпения руки:
он охотно повторил бы то, что сделал Клемент, так как ему доставляла такую же
радость активная флагелляция, однако, поскольку он спешил, и его огромный
инструмент вспенивался от вожделения при виде окровавленных прелестей, он несколько
мгновений любовался ими, затем положил Жюстину лицом вниз, грубо потрепал ее
ягодицы, а одна из девушек приставила его член к входу в вагину нашей героини.
Развратник совершил толчок, который был таким же мощным, как предыдущий натиск
Северино, но тропинка теперь была не столь узкой, и особых препятствий не
возникло. Громадный атлет схватил девушку за бедра и резко дернул ее на себя:
судя по усердию этого Геркулеса, можно было подумать, будто он, не
удовлетворяясь совокуплением, хочет стереть этот хрупкий предмет в порошок. От
такого серьезного натиска Жюстина лишилась чувств, но не обращая на нее
внимания, жестокосердный победитель думал лишь о своем наслаждении.
Присутствующие окружили его, начали предпринимать все усилия, чтобы еще сильнее
разжечь его похоть: присев перед ним на корточки, двадцатилетняя дева давала
ему обсасывать вагину, сорокалетняя матрона, опустившись на колени и уткнувшись
лицом в его ягодицы, облизывала ему задний проход, а сам блудодей одной рукой
теребил член мальчика, другой — клитор шестнадцатилетней наложницы; благодаря
такому обилию сильнодействующих средств, он пришел в экстаз, а наша
—благочестивая Жюстина не чувствовала ничего, кроме боли. Злодей испытал
удовольствие в одиночестве, это засвидетельствовали его крики и судорожные
движения, и целомудренная девушка вздрогнула, будто от ожога, когда ее
внутренности залила жаркая липкая струя.
После этого она перешла в руки Амбруаза, для утоления его
ярости требовался зад; к счастью, его член не отличался гигантскими размерами и
в следующую минуту оказался в самых недрах, однако ненасытный развратник не
остался там надолго: он вышел, вновь вошел и снова покинул уютный храм, чтобы
опять окунуться туда, и во время каждой паузы хватал губами экскременты, уже
приготовленные для этой цели.
— Ах, разрази гром мою задницу, — вскрикивал он
при этом, — вот что питает мою сперму!
Он поменял позу: теперь его содомировали, перед ним
расположились четыре соблазнительных седалища — два мужских и два женских
, — все испражнялись, все издавали утробные звуки, насыщая воздух
зловонием, все это оказывалось у него в носу, во рту, размазывалось по лицу, он
собирал это руками и вот, возносясь на седьмое небо, сбросил семя, осыпая
мерзкими словами ту, которой был обязан своим сладострастием.
За ним подошел Сильвестр. Он овладел влагалищем, которое уже
исторгло из него сперму, и одновременно пожелал сосать чей-то член, извлекаемый
из этого бутона нектар он тут же переправлял в рот Жюстине. Его сношали сзади,
справа он возбуждал рукой восемнадцатилетнюю девушку, слева щипал зад совсем
молоденькой девочки и, придя в неописуемое волнение от очаровательной вагины,
от этой почти невинной вагины, которая всегда пребывала чистой благодаря
незапятнанной добродетельности нашей несчастной Жюстины, распутный монах
извергнулся еще раз, сопроводив оргазм криками, слышными, наверное, на
расстоянии целого лье.
Между тем Северино пришло в голову, что жертву следует
чем-то поддержать, и ей подали стакан испанского вина, но она, оставшись глуха
к этому жесту внимания, всецело отдалась горю, разрывавшему ей душу. В самом
деле, как должна была чувствовать себя в подобной ситуации девушка, которая всю
свою честь, все свое счастье вложила в добродетельность! Которая и удары судьбы
терпела только благодаря радости оставаться благонравной! Словом, Жюстине была
невыносима ужасная мысль, что ее так жестоко унижают те, от которых она должна
была ожидать помощь и поддержку, слезы обильно текли из ее глаз, ее жалобные
стенания эхом раскатывались под высокими сводами залы, она каталась по полу,
билась о него израненным телом, рвала на себе волосы, призывала палачей,
умоляла их о смерти. Поверит ли нам читатель? Да, тот, кто знает душу
распутников, не удивится тому, что душераздирающий спектакль чрезвычайно
радовал и возбуждал этих чудовищ.
— Клянусь спермой, — говорил Северино, — я ни
разу не видел более прекрасного зрелища; поглядите, как хороша она в этом
состоянии, какие сладостные чувства вызывают во мне женские страдания! Давайте
добавим масла в огонь и покажем ей, как надо голосить.
Он вооружился розгами и принялся изо всех сил хлестать
Жюстину. Какая же это была изощренная жестокость! Слыханное ли дело, чтобы даже
самые отъявленные чудовища могли довести ее до такой степени: выбрать
кульминационный момент нравственной боли, которую испытывает их жертва, и
именно тогда причинить ей еще более сильную физическую боль? Пока Северино
работал, малолетний ганимед сосал ему член, а одна из девушек также порола его
бичом. После сотни ударов его сменил Клемент и нанес столько же; его содомировали
в продолжение всей процедуры, и самая юная наложница возбуждала его руками.
Затем подошел Антонин и принялся за переднюю часть жертвы — начал скрупулезно
обрабатывать ее от пупка до колен, одна женщина сократировала его пальцем,
другая массировала ему член. Амбруаз, чье седалище целовала пятнадцатилетняя
девушка, а орган сосал самый юный из педерастов, предпочел истязать заднюю
часть и остановился только на стошестидесятом ударе. Сильвестр, прямо под нос
которому разом испражнялись две женщины, захотел пороть спину, бока и бедра.
Жером не делал никаких различий и не пощадил ничего, и в это время сорокалетняя
женщина колола ему ягодицы золотой иглой, а юная девушка ласкала его руками и
губами.
