— О святое небо! — вскричала Жюстина. —
Неужели жестокое убийство, самое чудовищное из преступлений, служит для них,
как для знаменитого маршала Реца
[34]
, чем-то вроде наслаждения,
и жестокость щекочет им нервы, воспламеняет воображение и погружает их чувства
в восторженное опьянение? Неужели возможно, что они, привыкшие наслаждаться
только чужой болью, черпать удовольствие только в пытках, полагают, будто
постоянно увеличивая и изощряя причину своего экстаза, можно сделать его
безграничным? Неужели эти злодеи, не имеющие ни чести, ни совести, ни
принципов, ни добродетелей, зло— употребляющие несчастьем, в которое ввергли
нас их первые злодеяния, находят высшее удовольствие в следующих, которые стоят
нам жизни?
— Даже не сомневайся в этом, — ответила
Омфала, — они терзают, мучают и убивают нас, потому что злодейство их
возбуждает. Послушай, как они рассуждают об этом, и ты узнаешь, с каким
искусством они обосновывают свои изощренные системы.
— Как часто происходит реформация?
— Здесь каждые две недели погибает один предмет из того
или иного класса. Впрочем, реформация не оговаривается никакими правилами: ни
возраст, ни изменение внешности не играют никакой роли, все зависит от капризов
монахов. Скажем, сегодня они могут реформировать ту, которую вчера ласкали
больше всего, и двадцать лет держать в доме ту, которой, казалось бы, все они
насытились. Примером тому могу служить я, моя дорогая: я нахожусь здесь
тринадцать лет, не было ни одной оргии, в которой я бы не участвовала, я
постоянно являюсь объектом всех мерзостей, я должна уже им надоесть, тем более,
что благодаря их мерзкому распутству мои прелести поблекли. Тем не менее они
меня щадят, тогда как я видела, как они реформировали очаровательных созданий,
проживших здесь неделю. Последней жертвой была шестнадцатилетняя девушка,
прекрасная как сама Любовь, которая находилась в монастыре полгода, но она
забеременела, а этого монахи не прощают. Перед ней принесли в жертву несчастную
именно в тот момент, когда она почувствовала первые предродовые боли.
— А жертвы, которые погибают случайно, как например,
вчера за ужином, они тоже входят в число реформированных?
— Совсем нет, — ответила Омфала, — это
непредвиденные случаи, которые не считаются и не влияют на регулярные
жертвоприношения.
— Часто бывают такие случаи? — продолжала
допытываться Жюстина.
— Нет, обычно монахи придерживаются правил, которые
сами установили, за исключением каких-то чрезвычайных обстоятельств. И не
думай, будто самое примерное поведение и самая абсолютная покорность помогут
нам избежать неизбежной участи: я видела таких, которые предупреждали все
желания монахов и исполняли их с рвением и которые, тем не менее, не
продержались и шести месяцев, между тем как другие, ленивые и апатичные, живут
здесь годами. Стало быть, нет никакого смысла давать какие-то особенные советы
новеньким касательно их поведения, ибо фантазия, то есть слепая воля этих
чудовищ, ломает все заведенные правила и служит толчком для их мерзопакостных
поступков.
Когда собираются реформировать очередную несчастную — и я
знаю, что так же обстоит дело и с мужским полом, — ее предупреждают утром
рокового дня и никак не раньше, В обычный час появляется дежурный регент и
говорит, например, такие слова: «Омфала, ваши господа решили вас реформировать,
сегодня вечером я за вами приду». Потом он, как ни в чем не бывало, продолжает
свои дела, но во время осмотра несчастная уже не показывается. Когда он уходит,
она со слезами обнимает подруг и в зависимости от ее характера либо проводит
время с ними, чтобы забыться, либо оплакивает себя в одиночестве, в своей
келье; но ты не услышишь от нее ни рыданий, ни горестных жалоб: ее изрубили бы
в куски немедленно, если бы она позволила себе подобную вольность. Пробьет
назначенный час, появляется монах, и жертву уводят в темницу, которая будет ей
приютом до следующего дня. За двадцать четыре часа, которые она там проводит,
ее часто посещают. В силу непостижимой извращенности злодеям нравится навещать
ее и. еще больше усугублять ее отчаянное положение, раскрашивая его самыми
мрачными красками. В это время все монахи могут приходить и причинять жертве
предварительные страдания, какие только может придумать их злодейское
воображение, так что очень часто она появляется на место своей казни жестоко
истерзанная, а иногда ее приносят полуживую. Ни под каким предлогом нельзя ни
отсрочить, ни ускорить ее последние минуты, и не может быть речи о пощаде: их
законы, такие гибкие и действенные, когда дело касается порока, остаются
косными в отношении добрых дел. Наконец наступает роковая минута, и начинается
казнь. Я не буду расписывать тебе ее подробности, которые ты скоро увидишь
собственными глазами. Впрочем, ужин ничем не отличается от других, только пьют
там больше, чем обычно, и главным образом заморские вина и наливки. Монахи в
таких случаях никогда не встанут из-за стола трезвыми, и попойка продолжается
допоздна.
На таких трапезах соблюдаются особенные правила, которые ты
тоже узнаешь, поэтому я не буду на них останавливаться. Что до вступительной
церемонии, она происходит приблизительно так же, как это было с тобой.
— А сами монахи тоже меняются? — спросила Жюстина.
— Нет, — ответила Омфала. — Самый последний
появился здесь десять лет назад, это — Амбруаз. Остальные живут в этом
монастыре уже пятнадцать, двадцать и двадцать пять лет, а Северино — двадцать
шесть. Наш настоятель родом из Италии, он близкий родственник папы, с которым
состоит в очень хороших отношениях
[35]
. Только с его приходом
стали происходить так называемые чудеса с образом здешней Богоматери, которые
утвердили репутацию монастыря и не дают возможность понаблюдать все, что здесь
творится. Но когда он появился, обитель уже существовала в том же качестве, и
все прежние настоятели старались сохранить все привилегии и порядки, столь
необходимые для их наслаждений. И Северино, пожалуй, самый развратный человек
своего времени, устроился здесь только затем, чтобы жить сообразно своим
наклонностям, и в его интересах — поддерживать заведенный порядок как можно
дольше. Мы относимся к епархии Оксерра, я не знаю, в курсе ли происходящего
здешний епископ, но мы ни разу его не видели. И вообще никто не приходит в
обитель, не считая праздничных дней в честь Богородицы, которые случаются в
августе. Если же появляется редкий гость — а их бывает не более шести за
год, — настоятель принимает его с великим радушием и поражает посетителя
своей религиозностью и аскетизмом. Тот возвращается довольный и повсюду воздает
монастырю славу, таким образом безнаказанность этих злодеев покоится на
глупости и на доверчивости людей — извечных основах суеверия.
