Самое смешное, что Татьяна обожала быструю езду.
— О чем задумался, милый? — спросила она, легко проведя пальчиком по его руке.
Александр зажмурился от прикосновения. Его пронизало током, передернуло. Хотелось сделать ей строгий выговор, напомнить, что нельзя так прикасаться к нему, когда они на дороге, но вовремя себя одернул. Разве она виновата, что его от любого взгляда, жеста или даже звука ее голоса трясет, как мальчишку, несмотря на то, что они вместе уже около трех лет. Сначала он думал, что это прелесть новизны и скоро такая реакция пройдет; затем пришел в восторг оттого, что ни с кем не испытывал больше подобного острого наслаждения; затем испугался — это было похоже на наркотическую зависимость; а затем смирился. Раз в сто лет случается встретить чародейку — и пиши пропало. Впрочем, Александр ни за что не согласился бы на другую судьбу.
Он с удовольствием окинул взглядом ее ладную фигурку, выгодно подчеркнутую лаконичным кроем длинного шелковистого платья цвета «электрик». Задержался на высокой по-девичьи груди. В ложбинке уютно устроился подаренный им сапфировый кулон. Камень был таким же уникальным, как и та, кому он предназначался: звездчатый сапфир, крохотное чудо, золотая шестилучевая звезда, заключенная в сверкающей синей капле. Таких серег Говоров, к сожалению, не достал, зато у Татьяны было фамильное кольцо со звездчатым сапфиром — правда, более чистой воды и карат в нем было поболее. Так что гарнитур с грехом пополам, но все-таки состоялся.
— Да, я Костику сочувствую, — промурлыкал он.
— Приятно сознавать, что я навеваю на тебя мысли о Костике. Мне ревновать или объяснишься? — И она снова заставила его вздрогнуть, проведя ноготком между указательным и средним пальцами.
— Врежемся, — честно предупредил Александр. — Лучше давай о высоком: я тебе насплетничаю.
— Обожаю сплетни.
— Так вот, в прошлый раз, на вечеринке у Егора, Костя был с возлюбленной. Помнишь ее?
— Юную, стройную, глупенькую? Едва.
— И правильно. Нечего тебе всякими пустяками голову загружать. Только она нашему Косте плешь проела, так тебя вспоминает. Дескать, одни мужики — перевожу, это про меня — своих дам возят до городу до Парижу и там одевают. А ее, бедную, маринуют по здешним магазинам, и потому она одета в жуткие тряпки, которых полно по всем захолустьям.
— А девочке свойственно трезво мыслить, — усмехнулась Татьяна. — Тряпки на ней и в самом деле были жуткие. Удивил. Только при чем тут я?
— А при том, что сегодня он будет на премьере с супругой. Она увидит тебя, обомлеет и начнет его пилить по тому же самому поводу.
— Он сам хотел на старости лет молоденькую жену и молоденькую любовницу. Пусть терпит издержки.
— На самом деле это я так неуклюже сделал комплимент, — признался Александр. — Ты невероятно выглядишь. Ослепительно.
— Рада, что тебе нравится. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Обещай, что не станешь волноваться.
— Я уже волнуюсь.
— Прекрати. Дело-то пустячное, на три копейки. Я устроилась на работу.
Он на всякий случай сбавил газ еще немного, и ввязался в дискуссию, заранее сознавая, что обречен на сокрушительное поражение.
— Тото! — воззвал он. — Ответь мне, есть ли границы твоим безумствам? Ну зачем тебе работать?
— Солнышко, только не сердись. Мне нужно совсем немного времени покрутиться в одной фирме. Считай, что я снова играю в свои смешные игры. При этом буду получать зарплату и наберусь полезного опыта.
Официально возразить ему было нечего, но сама мысль о том, что кто-то будет видеть ее каждый день, что она будет улыбаться кому-то чужому, что в нее снова влюбятся и, кто знает, не влюбится ли она, — все это доводило его до отчаяния. А поскольку в реальной жизни Александр Сергеевич Говоров никогда не отчаивался, то непривычное чувство вызывало в нем ярость.
Его путь наверх был тернист и извилист. Выходец из интеллигентной семьи, потомственный архитектор, он одним из первых опомнился после развала Союза и краха привычной жизни. Пока его друзья и коллеги еще оплакивали исковерканную судьбу и несбывшиеся планы, он основал строительную фирму и на удивление быстро пошел в гору. Бизнес его часто бывал нечестным и незаконным (а кто может похвастаться другим?), но основополагающих принципов Александр Говоров не нарушал никогда. Эта несгибаемость помогла ему выстоять и в многочисленных разборках с бандитами, которые, особенно в первое время, так и норовили подмять под себя молодого предпринимателя. Теперь, спустя годы, он мог позволить себе вспоминать об этом изредка и с улыбкой. А тогда диву давался, что остался жив.
Чутье у него оказалось отменное. Памятный дефолт он пережил почти безболезненно и на какое-то время остался на рынке чуть ли не в гордом одиночестве. Когда же конкуренты вновь воспрянули духом, его было уже не догнать.
За всеми этими хлопотами Александр не успел жениться. А когда перевел дух и огляделся, то оказалось, что его сплошь окружают женщины, имеющие виды на его капитал. Во всяком случае, они не скрывали своей искренней симпатии к его чековой книжке и недвижимому имуществу, полагая, что привлекательная внешность является только приятным дополнением к ним. А вот интеллект и нешуточная эрудиция их вообще раздражали. На этот товар спроса не было. Подобное отношение заставило Александра разочароваться в прекрасном поле и скептически относиться к родительским призывам — немедленно найти себе пару и порадовать стариков внуками. Он предпочитал короткие, ни к чему не обязывающие знакомства к обоюдному удовольствию. Как хороший бизнесмен, Александр честно платил знакомым женщинам за доставленное удовольствие и смывался, как только чувствовал, что речь заходит о более серьезных отношениях.
С Татьяной господин Говоров познакомился случайно, на японской выставке в Музее изобразительных искусств. Он заинтересовался одновременно и нэцке «Молчащая флейта», и очаровательной девушкой, которая им любовалась.
— Отчего ее назвали молчащей? — спросил он тогда. Вопрос Саша полагал сугубо риторическим, но вполне пригодным для того, чтобы начать беседу.
— А вы посмотрите внутрь, — предложила девушка. — Японские мастера никогда не бывают голословны.
Александр послушно заглянул сбоку в стеклянную витрину и с восторгом обнаружил, что флейта затянута тончайшей паутиной, на которой примостился крохотный паучок. И сама паутина, и паук были вырезаны из кости с невероятным искусством. В ближайшие десять минут он услышал самую интересную и внятную лекцию о японских нэцке за всю свою жизнь и был изумлен тем, с какой легкостью и блеском милая барышня преподнесла ему столь сложную тему. Еще минут через пятнадцать он чувствовал себя настоящим специалистом по этому вопросу. А еще он с неожиданным восторгом понял, что она заставляет его мыслить, — свойство редкое, особенно когда речь идет о хорошенькой женщине.
В тот день он уже не отходил от новой знакомой и был покорен ее знаниями, изысканными манерами, серебристым смехом и детской доверчивостью. Неожиданно для себя он проходил с ней полдня пешком по старому городу, забыв о делах. Они пили кофе в маленьком кафе на Андреевском спуске и болтали о литературе; затем он подарил ей гроздь воздушных шаров, которые они отпустили на свободу над Днепром; и, трепеща от собственной смелости, поцеловал тонкое запястье, прощаясь. Ему и в голову не пришло набиваться к ней на чашечку чаю на ночь глядя или пытаться с места в карьер сделать недвусмысленное предложение. Это была настоящая леди: женщина, около которой любой мужчина становился джентльменом.
