– Нет, – пробормотал Марик, чувствуя, как ужас начинает щекотать ребра. – Такой пакости у нас не водится. У нас только мертвецы. Обычные покойники. Собственные мертвецы или идущие мимо. Они все отчего-то к западу стремятся. Вот уже четыре года. А эти если и мертвецы, так только те, что не только померли, но и из-за смертного полога возвратились! В болоте каком-то отлежались – да наружу выбрались!
– Ну, – Насьта потеребил ухо, – из-за полога не из-за полога, а наши мертвецы и тут по-особому себя ведут, но об этом после. Нам такие твари не в новинку, но до этого они поодиночке наведывались, теперь же… Ты, парень, посмотри пока вокруг себя, мне переговорить тут надо.
Толстяк озабоченно кивнул, махнул рукой в сторону и перешел на торопливый, звонкий говор. Марик не знал языка ремини, поэтому он еще раз окинул взглядом троих воинов, ран у которых на первый взгляд не было, если не считать вымазанных все той же слизью простейших доспехов из грубой кожи и явно обескураженного вида, и огляделся. Заросли иччи разбегались от дуба в обе стороны широкими полосами, уже через полсотни локтей взрывались зеленью свежих побегов, и обогнуть их даже поближе к болоту явно бы не удалось, тем более что и лиственный лес истаивал на его краю. К тому же на толстых ветвях могучего дерева стоял еще один ремини, вооруженный луком и толстым тулом со стрелами, которого, по всей видимости, Насьта и окликал Ситкой. Марик повернулся к низине, но марево сгустилось и вовсе обратилось туманом. Он шагнул вперед, вошел в заросли болотника, которого и возле родной деревни встречалось немало, и почувствовал чавканье под ногами. Впереди лежала непролазная трясина. Ни деревца, ни куста не торчало из нее вплоть до мутной стены мрака. Ни тропы, ни дороги не могло быть в мертвую топь. Вот только запаха у нее не было. Весь запах из-за спины шел, от черных кукол. «Это как же? – удивился баль. – В самом деле, что ли, болотный народ? Опять магия? Или голова у меня кругом идет? Может быть, от голода? Не пора ли перекусить, а то похлебки не дождешься от толстяка!»
Подумав об этом, Марик действительно почувствовал нешуточное урчание в животе, но, вместо того чтобы вытащить последний кусок мяса из мешка, оперся на копье, закрыл глаза и начал осторожно приподнимать веки, стараясь смотреть не на клубящийся впереди туман, а сквозь него. В висках застучало, Марик прошептал всплывшую в памяти присказку от морока – и неожиданно разглядел тропу. Вот только не в топь она вела, а словно висела над ней!
– Ну, – подошел к Марику, отплевываясь, Насьта. – Видишь, какая мерзость к нам повадилась? Воины, конечно, порубили гостей непрошеных, но не так все просто с ними! И не то в них страшно, что трепыхались они, пока головы им не отсекли. И даже не то, что ни зубов, ни оружия у них нет, хотя одного нашего прихватили хорошо! Так, вроде кукла и кукла, а как схватит – словно угольями из костра обложит! Ожогов достаточно у ребят! Ничего! Я им сейчас смену пришлю! Другое страшно: невидимы эти твари!
– Разве? – удивился Марик.
– В том-то и дело! – сплюнул Насьта. – Невидимы, только шелестят, когда движутся, да слизь с них каплет! Ну это от иччи, от шипов… Хорошо еще, Ситка на слух стрелу пускает, – вот как стрела насквозь пронзает эту пакость, так стража сразу гостя видит!
– И часто у вас такие гости? – поинтересовался Марик, ловя плечами невольную дрожь.
– Столько – в первый раз, – зло бросил Насьта. – По одному появлялись, но одиночных легко брали – они в колючках застревали по одному. Тут недавно еще одна мерзость наведывалась, пришлось порубить ее. Мурра брал когда-нибудь?
– А чего его брать? – поморщился Марик. – Кровосос – он и есть кровосос. Встречается, где сыро да тепло, но его собаки давят. Да и росту в нем пол-локтя. Сапогом можно приткнуть.
– Пол-локтя? – зло усмехнулся Насьта. – А четыре-пять локтей не хочешь? Я как увидел эту змеюку с лапами – день слова сказать не мог! Думаю, теперь меня удивить уж не получится. На лазутчиков даже лук не поднимаю. Мы их без драки отваживаем. Против них как раз та полоса помогает… Но так ведь только против них, и все! А ты говоришь – магия, нет дозоров! Какая магия? Как этой мерзости глаза отвести, если у нее глаз-то и нет?.. Ты, парень, не обижайся, но зрение тебе завязать придется. Уж больно ты ловок да глазаст!
– Надо так надо, – пожал плечами Марик. – Выходит, мне даже и реминьской околицы разглядеть не удастся? Не утопишь меня в трясине-то? Копье тоже заберешь?
– Не, – отмахнулся Насьта, снимая пояс. – Сам тащи! У нас тут медведей не бывает, а против другого зверья, да и пакости этой приблудной, мечами и стрелами обходимся. Такую жердину таскать – себя не любить!
Они успели пройти не больше чем пару сотен шагов. Насьта шел впереди, то ли насвистывая простенькую песенку, то ли подражая какому-то пернатому певуну, а Марик шагал следом, напряженно пытаясь понять, отчего он не слышит хлюпанья под ногами и почему поднимается вверх? Или же ремини вымороченными тропами как твердой землей пользуются? И куда может завести такая тропа? Все эти мысли захватили баль без остатка, к тому же Аилле ощутимо припекал спину, поэтому, когда ее обдало холодом, Марик подумал, что ветерок еще выискивает в глубинах леса зимнюю свежесть, но Насьта неожиданно замолчал, а сзади защелкали луки и донесся истошный крик:
– Арг!
Ремини постарался. Когда Марик все-таки содрал с глаз накрепко завязанный пояс, неведомый зверь, напоминающий окутанную клоками шерсти и искрами или хлопьями сажи огромную собаку, уже преодолел полосу иччи. Он пробил ее грудью, не прижимаясь к дубу, и вряд ли пострадал при этом. Стоявшие на ветвях два воина выпускали в него сверху стрелу за стрелой, но с таким же успехом они могли обстреливать корни древесного гиганта. Стрелы отскакивали от шкуры едва ли не с металлическим звоном, те же, что оставались в ней, скорее запутывались в шерсти, чем достигали плоти.
– Арг! – вновь истошно завопили ремини, оставшиеся внизу, и ринулись вперед, взметнув короткие мечи.
Насьта что-то выкрикнул за спиной Марика, но тот не шелохнулся, даже когда первая стрела просвистела у него над ухом и отскочила от плеча неведомой твари. В следующее мгновение зверь сшиб одного из ремини ударом в грудь, а второй лишился руки с зажатой в ней мечом от одного лишь поворота уродливой головы. Новая стрела просвистела над Мариком и со стуком отскочила от тупой морды. Лучники на ветвях дуба продолжали осыпать чудовище стрелами сверху, но ни одна из них так и не нанесла монстру вреда.
– Такушки, выходит? – почему-то почти завизжал за спиной Марика Насьта.
Очередную стрелу он выпустил с задержкой, и она должна была пронзить один из вспыхнувших на мгновение желтым огнем ужасных глаз, но огни погасли, и стрела вновь отскочила от морды, словно попала в покрытый железом щит! «Эх, – скользнула в голове Марика предательская мыслишка. – Если охотник гибнет на охоте – это говорит только о дурости охотника. Не лезь на зверя, которого не можешь взять». Именно эти слова произносил однорукий староста все три раза, когда покрытый кровью и ссадинами Марик приходил в деревню за помощью, чтобы принести из леса медвежью тушу. Правда, и после этого никто в деревне не признал Марика настоящим охотником, даже добытых медведей списали односельчане на ставшее уже привычным упрямство «звереныша» и на его же необыкновенную везучесть. Но и везучести, как говорил отец, может наступить предел. Если не взнуздывать ее, как необъезженного коня. Тут главное – не медлить. Да, ни один из добытых Мариком медведей не двигался так быстро, но каждый из них был значительно крупнее неизвестного чудовища. Конечно, дурацкая медвежья привычка вставать на задние лапы изрядно облегчала охотнику задачу, и вряд ли подобной привычкой обладал гигантский волк или пес, но так и свернуть в сторону, набрав ход, он вряд ли смог бы. Перестал бы уже зря выпускать стрелы ремини, или это и хорошо, что зверь не открывает желтых глаз? Только бы не промахнуться. Только бы не оплошать!
