– Ничего, – погладила живот Айра. – Потерпи, я скоро.
Она открыла серебряный футляр и достала черный осколок, который по-прежнему казался ей куском льда. Вычерченные шаманами линии на ее теле, исключая причудливую вязь на шее, давно стали невидимыми, но Айра отыскала одну из них без труда. Головная боль начиналась с левого плеча. Она петлей уходила к шее, поднималась к виску, кружила на затылке, спускалась к другому виску, охватывала горло и опять уходила к плечу. Неделю Айра пыталась ее извлечь: выцарапывала ногтем, ковыряла плечо иглой, но ровно с тем же успехом она могла стирать появившуюся на небе весеннюю радугу. В темноте слышались мерные шаги стражника во дворе особняка и всхрапывание лошадей за стенами конюшни. В соседней башне кого-то распекал Зеес.
Айра взяла в зубы жезл Чаи и воткнула в плечо осколок. Боль скрутила ее тут же. И не только боль от острого в разбереженной ране, а боль от холода, пронзившего сердце, боль от смертного холода изнасилованного города, что ринулась потоком в ее рану. Она не закричала даже со стиснутыми губами только потому, что выдохнула перед этим воздух и закричать ей было нечем, и она только захрипела, делая полный вдох. А потом ей стало еще больнее. Волокно шаманского наговора легло в ладонь, словно конец влажной нити, но стоило ей потянуть за него, как боль отправила ее в обморок. Наверное, Айра очнулась через мгновение, потому что чернеющая в полумраке комнаты кровь успела добежать только до локтя.
Айра вновь нащупала конец нити, вспомнила умирающего на полу Золотого храма отца, вспомнила тоску в глазах Кессаа, найденной в глубоком снегу, вспомнила хитрый прищур Анхеля, что донимал ее разговорами и шуточками, и прилепила конец нити к жезлу Чаи, стиснула зубами угол одеяла и начала наматывать нить на деревяшку. К утру она залила кровью кусок пола, несколько раз теряла сознание, но от головной боли избавилась. Из сотен невидимых волокон избавилась от одного. Вздохнула с облегчением, хотя едва стояла на ногах от слабости. Положила руку на живот – и еле-еле, но услышала голос ребенка. Теперь она вновь была не одна.
Линии в ее теле рассказали Айре о хеннских шаманах больше, чем они сами могли бы рассказать о себе. Расплетая злобное колдовство, Айра читала хеннские пути огня и земли, ветра и воды, обнаруживала и понимала их сочетания и скрещивания, отыскивала слабые места, разгадывала изгибы силы и находила провалы ее кладовых. Вытягивая из собственной плоти чужую ворожбу, она заполняла истерзанные русла силы новыми наговорами, рассчитывая, что ни один маг не почувствует подмены, потому что ее ворожба была не только более крепка – она была точна и не противна ей самой. Она была оплачена болью, рядом с которой самые изощренные пытки могли показаться неумелой забавой. Айра отыскала волокна, причиняющие ей страдания, отыскала те, что лишали ее магического слуха, зрения, обоняния и предчувствия. Вытянула те, что должны были убить ее в течение года после рождения ребенка. Сначала обескровить руки и ноги, сгноить пальцы, покрыть тело язвами. Затем задушить в объятиях смертельной корчи. Воистину хеннские шаманы были страшными противниками. Даже теперь, зная очень многое из их приемов и правил, увидев на собственном теле бесчисленные наборы начертательных заклинаний, Айра все еще не могла разгадать причину головной боли Лека. Впрочем, он и сам не давал ей этой возможности, появляясь в ее комнате все реже и реже. Верно, она и не пыталась привлечь его, а причин для отвращения давала предостаточно.
Ее живот уже выдавался вперед, напоминая мех, заполненный водой. Ее глаза были красными от слез и недосыпания, лицо стало одутловатым от страданий и попыток восполнить силы неумеренной едой. Она постоянно держала у лица платок, так как только частыми носовыми кровотечениями и могла объяснить лужи крови на войлоке. Дошло до того, что Томарг приковылял осмотреть Айру, нашел состояние плода прекрасным и списал ее недомогание на обычную женскую блажь, которая исчезает от времени сама собой. Он не заметил никакой подмены в шаманской ворожбе – даже того, что некоторые линии магии, действительно защищающей плод, Айра изменила. Ровно настолько, чтобы это изменение было почти незаметным, но так, чтобы невидимый рисунок подчинялся только ей самой – и никому больше. Она сама становилась подобием посоха, создать который смог бы любой из подлинных магов, но не создал ни один, потому что боль, через которую пришлось бы ему пройти, не позволила даже начать соответствующую ворожбу. У Айры же просто не было выбора. Некому было уменьшить ее боль. Почти некому, потому что в те мгновения, когда она приходила в себя и терпела болтовню Зерты, отвратительное довольство Зии, отстраненность Нои, Айдары или Чаи, рядом с ней оставалось маленькое существо в ее плоти: ее будущий сын. Айра чувствовала, что он страдает от выматывающего нутро зова, тянущего или призывающего его куда-то в Скир, и всеми силами старалась оградить будущее дитя от неудобства. Каково же было ее удивление, когда однажды она почувствовала, что в боли, охватывающей ее тело, появился ручеек свежести. Ее будущий ребенок пытался облегчить страдания матери собственной крохотной волей. Теперь, выслушивая с пустым лицом причитания Зерты, Айра ждала только ее ухода, потому что могла уединиться со своим животом и гладить его и разговаривать с ним.
Незадолго до родов Айра вытащила предпоследнюю плеть. Ту, что охватывала ее тело от макушки до пят. Жезл Чаи, который и в самом деле стал жезлом из-за количества впитавшейся в него ворожбы, показался ей скользким от крови, когда она пришла в себя после страшного удара, отправившего ее в глубокий обморок. Кровь действительно выступила у нее из носа, а также изо рта, скопилась каплями в уголках глаз, почернела подтеками под ногтями. Айра положила ладони на живот, почувствовала тревожное ожидание внутри собственной плоти и поняла, что без помощи ребенка не смогла бы вернуться из путешествия в пустоту. Одна нить осталась на ней – та, что вычерчивала узор на ее шее, но снять ее Айра пока не решилась. Ей показалось, что именно к этой ворожбе обращался Томарг, когда проверял ее состояние. И еще она боялась разомкнуть напитавшую ее измученное тело силу до времени. Она побоялась сломаться, потому что после предпоследней нити – почти сломалась. У нее не нашлось даже сил подняться – только отшвырнуть черный осколок под ложе, поэтому, когда Зерта появилась утром в ее комнате, в здании бывшей Дуисской тюрьмы началась паника.
До полудня Айра лежала без сил, едва ощущая теплую воду, которой Зия и Ноя омывали ее, а потом принимала гостей. Сначала она услышала голос Лека, который неразборчиво шипел какие-то угрозы в адрес то ли Зии, то ли Зерты. Потом до нее донесся презрительный голос Томарга, снова уверявшего Лека, что с плодом все в порядке. После полудня она услышала шепот Зерты над ухом:
– Айра, по просьбе Лека великий тан Каес прислал нового лекаря. Он обещал осмотреть тебя, но не должен знать, что ты – танка. Поэтому молчи.
Айра попыталась кивнуть, но не смогла пошевелиться. Поэтому она только приоткрыла глаза и от неожиданности даже задержала дыхание: на край постели присел поседевший и ссутулившийся, но все тот же… Синг.
Он не узнал ее, хотя и недоуменно морщился, прикасаясь ладонями к ее вискам. Еще бы он не морщился: ни один стоящий маг не сможет не почувствовать следа изменения, следа переплетения узора судьбы или могучей ворожбы, – другой вопрос, что лицо Айры изменилось не меньше, чем ее существо, и узнать ее не смог бы даже Арух. Впрочем, узнавания и не требовалось. Синг был крепким магом, способным учиться и выживать. Он здорово прибавил за последние годы – наверное, не зря потратил время, прислуживая радучским колдунам, пусть даже многие из них сами годились ему в служки. Синг не стал расплетать обессиленное и дурно пахнущее существо, распластавшееся перед ним. Он просто влил в нее силы, пробормотал что-то о странном заклятии, скрывающем сущность роженицы непроницаемым панцирем, и продиктовал Зие несколько отваров, долженствующих успокоить Айру и вернуть ей здоровый сон.
