Но продолжим: жестокость - это третий тип наслаждений,
который мы обещали исследовать. Он становится всё более и более распространён
среди мужчин, и они объясняют своё пристрастие следующим образом: мы хотим
пребывать в состоянии возбуждения, что является целью любого мужчины,
стремящегося к наслаждениям, и лучше всего на нас будут воздействовать самые
сильные средства. Исходя из этого, становится совершенно безразлично, приносят ли
наши действия удовольствие или неудовольствие объекту, который служит нашим
желаниям. Важно лишь подвергнуть нашу нервную систему самому сильному
воздействию, ведь, без всякого сомнения, мы значительно острее чувствуем боль,
чем наслаждение. Поэтому и отражение боли, которой мы подвергаем других, будет
возникать в нас с большей силой и будет более интенсивным отзвук боли будет
громче, и наше животное начало полностью пробудится в нас, влияя на нижние
части нашего тела и возвращая нас к первобытному состоянию, в котором наши
органы похоти воспламенятся и будут готовы к наслаждению. Никогда нельзя точно
сказать, испытывает женщина наслаждение или нет, а часто она остаётся
разочарованной. Более того, старику или уродцу очень трудно принести женщине
наслаждение. Если же это всё-таки удаётся, наслаждение оказывается слабым, и
нервы реагируют на него вяло.
Поэтому следует отдавать предпочтение боли, так как острая
боль не может обмануть, и её влияние значительно сильнее. Но людям, одержимым
этой манией, могут возразить, что боль испытывает твой ближний. Не чуждо ли
милосердию приносить боль другим во имя того, чтобы доставлять наслаждение
себе? В ответ на это повесы говорят, что, приобретя привычку гнаться за
наслаждениями и думая при этом исключительно о себе, не считаясь с другими, они
пришли к убеждению, что это является вполне нормальным, согласующимся с
естественными наклонностями - предпочитать то, что ощущают они сами, тому, чего
они не ощущают. Что же смеют от нас требовать? Какое нам дело до страданий, которые
испытывают другие? Разве они приносят нам боль? Нет, наоборот, как мы только
что продемонстрировали, чужие страдания производят в нас приятные ощущения. С
какой стати тогда мы должны жалеть человека, испытывающего одно ощущение, тогда
как мы испытываем совсем другое?
Почему мы должны освободить его от боли, если мы не только
не прольём слезинки по этому поводу, а испытаем огромное наслаждение от его
страданий?
Разве хоть один единственный раз мы испытывали некий
естественный порыв, толкавший нас предпочесть другого себе? И разве мы не
одиноки в этом мире, где каждый только за себя? Твой голос становится
фальшивым, когда ты говоришь от имени Природы, будто бы не следует делать
другим то, чего ты не хочешь, чтобы другие делали тебе - такую вещь могут говорить
только люди, причём слабые люди. Сильному человеку это и в голову не придёт. То
были первые христиане, которых постоянно преследовали из-за их нелепых
убеждений они кричали всякому, кто мог их услышать: Не сжигайте нас, не
сдирайте с нас кожу! Природа говорит нам: не делай ближнему того, чего не
желаешь себе! Глупцы! Как может Природа, которая всегда влечёт нас к
наслаждению, которая не вселила в нас иных инстинктов, иных убеждений, иных
порывов, как может Природа тут же пытаться убедить нас в том, что мы должны
пренебречь любовью к себе, если она приносит боль другим? О, верьте мне, Эжени,
верьте, наша мать Природа не говорит нам ни о ком, кроме нас самих, её
предписания требуют полного эгоизма, и во всём этом мы ясно слышим её
неизменный и мудрый совет:
предпочитай себя, люби себя, за чей бы счёт это ни было. Но,
говорят, другие могут тебе отомстить... И пусть! Победит сильнейший и будет
прав. Вот и хорошо - в этом и есть простое проявление вечной борьбы и
разрушения, ради которых Природа создала нас и ради которых мы ей только и
нужны.
Такова, моя дорогая Эжени, канва спора между людьми. Исходя
из моего опыта и размышлений, я могу добавить к этому, что жестокость вовсе не
является пороком, а есть лишь чувство, которое Природа первым вселяет в нас.
Ребёнок ломает свою игрушку, кусает грудь своей кормилицы, удушает канарейку
задолго до того, как он становится способен отдавать себе отчёт в собственных
действиях. На животных печать жестокости видна, как я уже, кажется, говорил,
наиболее отчётливо, потому что законы Природы проступают на них явственнее, чем
на нас. Жестокость существует и среди дикарей, которые значительно ближе к
Природе, чем цивилизованные люди. Посему абсурдно считать жестокость следствием
извращённости. Я повторяю, что утверждение это ложно.
Жестокость вполне естественна. Все мы рождены с долей
жестокости, которую смягчает последующее воспитание. Но оно чуждо Природе, оно
искажает действия Природы, подобно тому, как уход за деревьями уродует их.
Сравните во фруктовом саду дерево, предоставленное заботам Природы, с теми, за
которыми вы ухаживаете, и вы увидите, какое из них более красиво, и вы
убедитесь, на котором плоды лучше. Жестокость - это просто-напросто энергия в
человеке, которую цивилизация не смогла до конца извратить. Так что жестокость
является добродетелью, а не пороком. Аннулируйте ваши законы, перестаньте
сдерживать и наказывать себя, отбросьте свои привычки - и жестокость перестанет
быть опасной, ибо она никогда не будет проявлять себя, за исключением случаев,
когда ей оказывается сопротивление, а тогда произойдёт столкновение двух
конкурирующих жестокостей. Только в цивилизованном обществе жестокость
представляет опасность, поскольку человек, на которого совершается нападение,
почти всегда не способен ему противостоять. Однако в нецивилизованном обществе
человек, на которого направлена жестокость, отразит её, если он силён, а если
он слаб, то тогда ему и следует покориться сильному, согласно законам Природы -
и всё, и нет тут причин для волнений.
Теперь можно дать объяснение причин жестокости при
удовольствиях похоти. У вас, Эжени, уже есть кое-какое представление об
излишествах, к которым они ведут, и с вашим пылким воображением вам должно быть
легко понять, что для стоиков, для сильных духом не существует никаких ограничений.
Нерон, Тиберий, Гелиогаболус убивали своих детей, чтобы вызвать у себя эрекцию.
Маршал де Ретс, Шаролэ, Конде тоже совершали убийства во имя
разврата.
Первый из них объявил на допросе, что самое сильное
наслаждение он испытал, когда он и его священник пытали младенцев обоего пола.
В одном из его замков в Бретоне нашли семьсот или восемьсот замученных детей.
Всё это легко себе представить в связи с тем, что я говорил. Наше физическое
строение, наши органы, соки, струящиеся в нас, наша животная энергия ничем не
отличаются от тех, что были у Титов, Неронов, Мессалин или Шанталей. Мы не
можем больше ни гордиться добродетелью, которая отвергает порок, ни обвинять
Природу за то, что мы родились либо благонравными, либо преступными - она
действует согласно своим планам, целям и нуждам так давайте подчинимся им. А
далее я буду рассматривать женскую жестокость, которая сильнее мужской из-за
чрезмерной чувствительности женских органов.
Жестокость можно разделить на два типа. Жестокость первого
типа - это результат глупости. Человек, не способный мыслить, рассуждать,
анализировать, превращается в дикого зверя. В этой жестокости нет наслаждения,
потому что в таком состоянии человек ничего не может различать. Жестокости
этого типа редко бывают опасными, поскольку от них всегда легко защититься.
Второй тип жестокости есть плод чрезвычайной чувственности. Он доступен только
людям деликатной структуры крайности, на которые такая жестокость толкает
людей, обусловлены их умом и изощрённостью чувств. Их душа, тонко сработанная,
столь чувствительная к впечатлениям, лучше и быстрее всего откликается на
жестокость. Жестокость пробуждает их и освобождает. Сколь немногим дано понять
эти различия... и сколь немногим дано их ощутить! А тем не менее, они
существуют. Итак, второй тип жестокости наиболее распространён среди женщин.
Присмотритесь к ним, и вы увидите, что чрезмерная чувственность приводит женщин
к жестокости вы увидите, что чрезвычайно живое воображение, острота ума влекут
их в порочность, в дикость. О да, они очаровательны, все до одной, и каждая из
них может, если захочет, превратить в дурака любого умника. К сожалению,
суровость, а точнее, абсурдность наших обычаев не потворствует жестокости
женщин: они вынуждены скрывать свои чувства, притворяться, маскировать свои
склонности с помощью показного благодушия и доброжелательности, которые они
презирают до глубины души.
