Варвар! Разве это не такие же люди, как и вы? А если такие
же, то на каком основании вы должны наслаждаться, а они - страдать? Эжени,
Эжени! Никогда не заглушайте в вашем сердце вещий голос Природы помимо вашей
воли, он будет вести вас к добру, когда жаркие страсти, заглушающие его чистый
голос, утихают. Оставим позади религиозные принципы - с этим я согласен, но не
будем покидать добродетели, внушающие нам гуманные чувства, ибо только
благодаря им мы можем вкусить сладость наслаждений душевных. Один добрый
поступок искупит все заблуждения вашего ума и успокоит угрызения совести,
порождённые вашим недостойным поведением. Он создаст в вашей душе священный
уголок, и в нём вы будете находить утешение от излишеств, в которые вы впали
из-за ваших заблуждений. Сестрица, да, я молод, я распутник, я нечестивец, я
способен на любую мыслимую непристойность, но моё сердце остаётся со мной, оно
чистое, друзья мои, и оно утешает меня от угрызений, что я предаюсь всем
извращениям, присущим моему возрасту.
ДОЛЬМАНСЕ. - Да, шевалье, вы молоды, что доказывают ваши
речи. Вам не хватает опыта. Послушаю вас, когда вы возмужаете, и тогда, мой
дорогой, вы перестанете расхваливать людей, так как вы их хорошо изучите.
Именно их неблагодарность иссушила моё сердце, их вероломство разрушило во мне
все вредные добродетели, для которых я, возможно, был рождён, как и вы. Итак,
если пороки одного приводят к образованию этих опасных добродетелей у другого,
не окажем ли мы бесценную услугу, если вовремя задушим добродетели в юности. О
друг мой! Зачем вы рассказываете мне об угрызениях совести? Может ли раскаяние
существовать в душе того, кто ни в чём не усматривает преступления?
Пусть ваши убеждения искоренят все раскаяния, если вы
страшитесь уколов совести возможно ли раскаиваться в действии, которое совершенно
вам безразлично? Если вы перестали верить в существование зла, то в чём тогда
можно раскаиваться?
ШЕВАЛЬЕ. - Угрызения исходят не от рассудка, а от сердца,
так что измышленные софизмы не смогут унять порывы души.
ДОЛЬМАНСЕ. - И тем не менее, сердце обманывает нас, потому
что оно лишь открывает нам заблуждения ума. Дайте окрепнуть разуму, и голос
сердца тотчас утихнет. Чуть мы хотим мыслить логически, как ложные определения
уводят нас в сторону лично я не знаю, что такое сердце я называю сердцем бессилие
рассудка. Во мне горит огонь, который освещает мой путь, и я никогда не собьюсь
с него, если я здоров и в хорошем расположении духа, если голова моя светла, и
я полон сил. Но когда я чувствую, что старею, и меня одолевает ипохондрия или
мной овладевают страхи, то тогда я теряю дорогу и говорю себе, что я
чувствителен, но в действительности я лишь слаб и робок. Ещё раз повторяю для
вас, Эжени, да не завладеет вами эта коварная чувствительность будьте уверены,
что это не что иное, как слабоумие плачут только от страха, и вот почему короли
ведут себя, как тираны. Отвергните, отметите хитрые советы шевалье. Призывая
вас открыть сердце всем воображаемым несчастьям, он хочет, чтобы у вас
появилась масса забот, которые к вам лично не имеют никакого отношения, но
которые вызовут у вас бессмысленные страдания. Поверьте мне, Эжени, что
удовольствия, порождённые безразличием, значительнее тех, что даёт
чувствительность, ибо последние трогают только ваше сердце, тогда как первые
заставляют трепетать всё ваше существо. Короче говоря, можно ли сравнить
дозволенные наслаждения с теми изощрёнными наслаждениями, которые, совместно с
иными бесценными радостями, разрывают путы, накинутые обществом, и преступают
все законы?
ЭЖЕНИ. - Вы побеждаете, Дольмансе, все лавры принадлежат
вам! Слова шевалье едва касаются моей души, а ваши соблазняют её и овладевают
ею.
Послушайтесь моего совета, шевалье: если вы хотите убедить
женщину, взывайте к её страстям, а не добродетелям.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, обращаясь к шевалье, - Да, мой друг, лучше
еби нас, а не читай нам проповеди, ты нас всё равно не обратишь, но можешь
помешать нашим наставлениям, которыми должен пропитаться ум этой очаровательной
девочки.
ЭЖЕНИ. - Помешать? Нет-нет, ваш труд закончен. То, что
глупцы называют испорченностью, настолько глубоко укоренилось во мне, что нет
никакой надежды на возвращение к старому, да и ваши принципы так надёжно
обосновались в моём сердце, что казуистика шевалье не в состоянии их разрушить.
ДОЛЬМАНСЕ. - Она права не будем больше говорить об этом,
шевалье. В этих дебатах вы бы показали себя не с лучшей стороны, а мы ожидаем
от вас только совершенства.
ШЕВАЛЬЕ. - Ладно, мы собрались сюда с совершенно другой
целью, чем та, что я сейчас преследовал. Я согласен с вами, давайте направимся
прямо к цели.
А я приберегу свою мораль для тех, кто не так одержим, как
вы, и будет способен её воспринять.
Г-ЖА ДЕ СЭНТ-АНЖ. - Вот именно, мой братец, нам нужна только
твоя малафья. Мы отказываемся от твоей морали, она слишком вяла и слаба для
таких развратников, как мы.
ЭЖЕНИ. - Я очень опасаюсь, Дольмансе, как бы жестокость,
которую вы воспеваете с таким жаром, не повлияла на ваши удовольствия. Я уже
говорила, что вы становитесь безжалостны во время наслаждения. И я чувствую в
себе предрасположенность к этому пороку... Расскажите, чтобы мне было ясно, как
вы относитесь к объекту наслаждения?
ДОЛЬМАНСЕ. - Как к абсолютному ничто - вот как я к нему
отношусь, моя милая. Неважно, разделяет он моё наслаждение или нет, испытывает
он удовлетворение или ничего не испытывает, или безразличен, или даже ощущает
боль - важно, чтобы я был счастлив, а остальное не имеет значения.
ЭЖЕНИ. - Не правда ли, лучше, когда ваш партнёр испытывает
боль?
ДОЛЬМАНСЕ. - Разумеется, это гораздо лучше я уже высказывал
своё мнение по этому поводу. Следствия такой предрасположенности весьма
заметны: они быстро и энергично направляют наши животные инстинкты по пути
сладострастия. Исследуя серали в Африке, в Азии, в южной Европе, мы увидим, что
повелители этих прославленных гаремов, когда у них вздымается хуй, вовсе не
озабочены тем, чтобы их партнёры испытывали наслаждение. Они приказывают - и им
повинуются, они наслаждаются - и никто не осмеливается испрашивать их ни о чём,
а когда они удовлетворены, остальные удаляются.
Среди них есть и такие, что наказывают как за
непочтительность, если кто-либо осмелится разделить их наслаждение. Король
Акахемы безжалостно приказывал отрубить голову женщине, которая настолько
дерзнула забыться в его присутствии, что испытала с ним наслаждение. И нередко
король сам рубил головы. Этого, одного из наиболее примечательных азиатских
деспотов, охраняли исключительно женщины приказы им он отдавал только знаками,
и ту, что не поняла приказ, постигала жесточайшая смерть. Он либо сам пытал
провинившихся, либо пытки происходили всегда перед его глазами.
Всё это, Эжени, полностью основано на принципах, которые я
уже вам изложил.
Каковы наши желания во время наслаждения? Чтобы всё вокруг
служило нашему наслаждению, помышляло исключительно о нас, заботилось только о
нас. Если наши партнёры тоже испытывают наслаждение, то, очевидно, они будут
больше заниматься собой, чем нами, и тогда наше собственное наслаждение
окажется омрачено. Нет такого мужчины, который не хотел бы быть деспотом, когда
у него стоит: он чувствует, что его удовольствие уменьшается, если видит, что
другие испытывают такое же удовольствие. Охваченный вполне естественной в этот
момент гордостью, он желал бы быть единственным в мире существом, способным
испытать то, что он чувствует, а вид партнёра, испытывающего такое же
наслаждение, низводит его к положению равенства с партнёром, что уменьшает
невыразимую прелесть его деспотизма.
[28]
Кроме того, заблуждение полагать, что
приносить наслаждение другим является тоже наслаждением это всё равно, что
служить им, а мужчина, у которого эрекция, весьма далёк от желания оказаться
кому-либо полезным. Напротив, причиняя боль, он испытывает прелестные ощущения,
какие испытывает сильная личность от использования всей своей мощи. Тогда он
властвует, он - тиран, и как это отражается на чувстве собственного
достоинства! Не думайте, что оно замолкает в эти моменты.
