ДОЛЬМАНСЕ, (глубоко втыкая иголку в её плоть.) - Тихо, сука!
Или я сделаю из твоей жопы фарш... Эжени, подрочите меня!..
ЭЖЕНИ. - Охотно, но при условии, что вы станете колоть её
энергичнее, а то, согласитесь, вы почему-то щадите её. Она его дрочит.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ради меня, поработайте над этими двумя
огромными ягодицами!
ДОЛЬМАНСЕ. - Терпение! Я её скоро нарежу, как бычий огузок.
Эжени, вы забываете мои наставленья - вы закрываете головку хуя!
ЭЖЕНИ. - Это потому, что страдания этой суки настолько
возбуждают моё воображение, что я уже не знаю, что делаю.
ДОЛЬМАНСЕ. - Ёбаный Бог! Я теряю голову! Сент-Анж, пусть
Огюстэн тебя выжопит у меня перед глазами, братец твой пусть поснуёт у тебя в
пизде, а сверх того, устройте мне панораму жоп: эта картина меня доконает. (Он
прокалывает ягодицы госпожи де Мистиваль, пока выстраивается прошенное им
расположение.) Получай, дорогая мамаша, вот так... и ещё раз! (Он вонзает в неё
иглу по меньшей мере двадцать раз.)
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Помилуйте меня, сударь! Я умоляю вас,
помилуйте меня... вы меня убиваете...
ДОЛЬМАНСЕ, (озверев от наслаждения.) - Я хотел бы... давно
же у меня так не стоял, никогда не думал, что это возможно после стольких
семяизвержений.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, (выполняя его приказ.) - Мы расположились
так, как нужно, Дольмансе?
ДОЛЬМАНСЕ. - Огюстэн, повернись немножко вправо, жопа
недостаточно видна, пусть он наклонится ниже, я должен видеть дырку.
ЭЖЕНИ. - Вот блядь, смотрите, она вся в крови!
ДОЛЬМАНСЕ. - Да, много крови, не правда ли? Ну, а остальные
готовы? Я же через минуту орошу бальзамом жизни нанесённые мною раны.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, мой сладкий, да... я захожусь... мы
подходим к концу одновременно...
ДОЛЬМАНСЕ, (он завершил своё дело, и спуская, остервенело
колет ягодицы своей жертвы.) - О, трижды ёбаный Бог... моя сперма изливается...
она пропадает... Эжени, направьте её на бока, которые я изувечил... о блядь!
всё...
больше не осталось... ну почему слабость сменяет такую яркую
страсть?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Еби, еби меня братец, я кончаю!..
Огюстэну:
Пошевеливайся же, великий мудак! Ты что, не знаешь, что,
когда я кончаю, ты должен глубже засаживать мне в жопу! О великий Боже, до чего
же сладко, когда тебя ебут двое мужчин... (Группа размыкается.)
ДОЛЬМАНСЕ. - Ну, теперь мы всё обговорили. (Обращаясь к
госпоже де Мистиваль.) Эй, шлюха, можешь одеваться и уходить, когда пожелаешь.
Знай, что твой муж позволил нам проделать всё, что мы над тобой проделали. Мы
тебе говорили, а ты не верила. (Он показывает ей письмо.) Пусть это будет тебе
уроком, напоминающим, что твоя дочь достаточно взрослая, чтобы делать то, что
ей вздумается, что она любит ебаться, что она была рождена для ебли и что если
ты сама не хочешь ебаться, то самое лучшее - оставить её в покое. Убирайся!
Шевалье тебя проводит до дому. Попрощайся со всеми,
потаскуха! На колени, поклонись дочери и проси её прощения за своё
омерзительное к ней отношение...
Эжени, отвесьте-ка своей матушке две хорошие оплеухи, а
когда она будет у порога, помогите ей его переступить несколькими похотливыми
пинками в жопу.
Всё это исполняется. Прощай, шевалье. Смотри, не выеби мадам
по дороге - помни, что она зашита и что у неё сифилис. (После ухода шевалье и
госпожи де Мистиваль.) Ну, а теперь, друзья, давайте пообедаем, а потом все
четверо ляжем спать... в одну постель. Да, это был насыщенный день. Я обедаю с
особым аппетитом и сплю исключительно крепко, когда в течение дня я хорошенько
измараю себя тем, что наши дураки называют преступлениями.
1795
Перевод Михаила Армалинского.
