— Как так? — не понял Лук.
— Не перебивай, — прошептал Харава так, словно всю жизнь распоряжался всеми ловчими Текана. — Он по моему следу идет и ничего, кроме ложного следа, не видит, но лучше не испытывать судьбу. Все, смотри.
Холод стал почти невыносимым. За секунды перед этим за кустами послышался какой-то шум или вскрик, а вслед за тем Лук расслышал тяжелые шаги. Казалось, что земля проседает при каждом из них. Затем из-за орешника показался всадник. Наверное, в другой раз Лук не оценил бы, что это такое появилось на дороге, но только что в противоположную сторону прокатила повозка, и он вдруг понял, что черный конь всадника в два раза больше коняги селянина, да сам ездок мог бы посадить селянина на плечо, как десятилетнего ребенка. Всадник был огромен. На нем была короткая куртка и короткие, чуть ниже колен, порты, из-под которых начинались длинные сапоги, но весь его облик заставлял предполагать, что под курткой и портами скрыты толстенные доспехи, иначе пришлось бы поверить, что по земле Текана бродят самые настоящие великаны. Тот некуманза, который приложил Лука ударом ноги на перевале, не уступил бы всаднику ростом, но проиграл бы ему в весе вдвое.
Харава коснулся руки Лука, и тот припал к земле.
— Видел? — прошептал Харава через пару минут.
— Видел, — потрясенно прошептал Лук. — Кто он? Почему он гонится за тобой?
— Это Ваппиджа. — Харава прикусил травинку, вновь уходя от взгляда Лука. — Он слуга Пустоты. Ловчий Пустоты. И гонится он на самом деле не за мной. Я, в его представлении, всего лишь ключ. Он гонится за тобой, парень.
— За мной? — вытаращил глаза Лук.
— И не он один, — кивнул Харава. — Поверь мне, я кое-что повидал на этом свете… Понятно, что ловчие всего Текана, и стражи всего Текана, и всякие иные старатели не прочь заполучить тысячу золотых, которые объявлены за твою поимку. Но этим обычно не обходится. Уж точно тебя ищут воины клана Смерти. Уверен, что их урай уже давно отправил в Хилан лучшую троицу следопытов. Ну а уж если за тебя взялись ловчие Пустоты, то дело совсем неладно. Их, кстати, тоже обычно бывает трое. Остальных я, правда, не видел. Но уж поверь мне.
— Хорошо. — Лук отодвинулся на шаг. — Я не спрашиваю, как ты относишься к тысяче золотых, но спрошу еще раз: почему он идет по твоим следам, если гонится за мной? И почему ты все это рассказываешь мне? И откуда ты вообще взялся?
— Отвечу. — Харава позволил разглядеть свою улыбку. — Когда-то давно меня звали иначе. Да, меня звали по-разному, но, уверяю тебя, каждое мое имя было ношеным и привычным. Тогда меня звали Хаштай. Я служил лекарем в Харкисе и принимал роды у твоей матушки. Да-да. У тебя на животе узелок, сделанный моими руками, парень. Понимаешь? Они хотят найти тебя через меня. И поверь мне, если есть хоть кто-то, кого ты считаешь близким тебе человеком, он либо уже мертв, либо будет мертв. Конечно, после того, как с его помощью попытаются добраться до тебя.
— Ты из клана Сакува? — с надеждой спросил лекаря Лук.
— Нет, — отчего-то усмехнулся Харава. — Но я долго прожил в Харкисе. Спросишь, почему я покинул его? Отвечу. Я чувствую неприятности. Издалека чувствую. Задолго. Странно, что я тебя не почувствовал. И в самом деле, случайно завернул в этот овраг, но узнал тебя сразу. Даже обрадовался, ведь и в самом деле хотел тебя найти. Зачем? Не люблю, когда все против одного. Неправильно это. Да и зря я, что ли, шестнадцать лет назад подхватывал тебя у материнского лона? И все-таки странно, почему же я тебя не почувствовал? Мне-то глинистые склоны мешать не должны. Неприятности я ведь и в самом деле различаю без ошибок. Или ты к неприятностям не относишься? Вряд ли, уж больно много с тобой, парень, всякой гадости связано.
— Это точно. — Лук помедлил, покосился на столь странным образом наткнувшегося на него лекаря, затем произнес, все еще пытаясь разобрать лицо Харавы: — Правда, что, если меня не убьют, случится Пагуба?
— Она случится в любом случае, — ответил Харава. — Раньше или позже, но случится. И вины в этом твоей нет и не будет. Тут вообще ничьей вины нет. Но начало Пагубы зависит от тебя. Ты можешь отодвинуть ее на несколько лет, но не больше. Хотя я и в этом сомневаюсь. Слишком уж разжирел Текан. Успокоился. Он ведь для Пустоты словно поросенок в хлеву — выходит хозяйка, щупает и говорит: пора резать. Так вот он уже толстый. И в самом деле, пора резать. А ты… ты как болячка на теле этой свиньи. Сам же знаешь, больное животное надо резать срочно… Пока не сдохло. Так что годом раньше, годом позже…
— А если я спрячусь? — Лук постарался успокоить дыхание. — Если я забьюсь в глухой угол? Уйду в Гиблые земли? Или в Холодные пески? Сменю имя, спрячу глаза, уберу шрам?
— Надолго ли? — прищурился Харава.
— А если я убью этих ловчих Пустоты? — прошептал Лук.
— Вряд ли, — усомнился Харава. — Хотя было бы интересно взглянуть. Но если убьешь трех слуг Пустоты, этих или не этих — неважно, Пагуба начнется все равно. И это мы проходили. Давно уже, правда. Трех достаточно. Даже если четвертый или пятый все-таки прикончат тебя. Хозяйка решит, что поросенок кусается, — все равно под нож.
— Так что же мне делать? — воскликнул Лук. — Сдаться одному их этих, чтобы спасти Текан?
— Тихо, — прошептал Харава. — Если бы ты был Курантом, ты бы услышал сейчас стук копыт. Но можешь уже не прятаться, этот всадник нас не разглядит. Так вот, слушай, что я тебе скажу. Текан ты не спасешь. От Пустоты не спасешь. А близких потеряешь в любом случае. Если они в руках твоих врагов, им не будет нужды оставлять им жизнь. Я уж не говорю о том, что сдаваться не следует никогда. Но это ты поймешь со временем.
— Если бы оно еще у меня было! — рванул клок травы Лук.
— Тсс! — поднял палец Харава.
Из-за орешника выехал человек в одежде хиланского стражника. Покачиваясь в седле, он проследовал за ловчим Пустоты. Если бы он оказался рядом с ним, то показался бы карликом, верхом на дворняжке, рядом с крепким воином.
— Кто это? — спросил Лук.
— Один очень неплохой малый, — проговорил Харава. — Его зовут Тарп. Ищет лекаря для своего повелителя. Ну и тебя разыскивает тоже. Потому и идет по следам Ваппиджи. Правильно делает. Но путь ему предстоит ой какой длинный!
— Какая она была? — спросил Лук.
— Кто? — не понял Харава.
— Моя мать! — прошептал Лук.
— Понимаешь, — Харава почесал нос, — с той стороны, с которой принимаются роды, они все в общем-то одинаковые…
На тракте с утра царила суета, дважды мелькали дозоры, путники выглядели перепуганными. Объяснением этому могло быть то, что путники увидели еще вчера, когда выехали на дорогу после недолгого завтрака. Телега с бочками стояла в траве, лошадь испуганно храпела, а селянин свешивался с облучка как тряпка.
— Сердце не выдержало, — с ходу определил Харава и тут же свернул с дороги. Да, остерегаться стоило не только Ваппиджи, но и кутерьмы, которую он мог вызвать. Лекарь рассчитывал двигаться по луговине вблизи тракта, но с утра на нем показались отряды стражников, и Харава счел за лучшее вовсе уйти на дальние проселки между малолюдными деревнями. Но и дальние проселки тоже словно сами собой укладывались на запад. Ни тот ни другой из спутников не обмолвились, куда они правят лошадей. Разговор об этом как будто только предстоял. На лбу Лука была повязка, содержимое для которой Харава долго толок в маленькой ступке, в склянке на боку бултыхался состав, который должен был на время изменить цвет его глаз.
