– Что за чушь! – возмутился Йенхо. Чуть сбавил тон: все же ребенок, а волвеки становятся агрессивны, заметив угрозу младшим, такое их поведение давно известно.
– Конечно, людь, – кивнула нахалка. – Я знаю. Два года назад я жила там, где все были люди. Только я плохо помню. Там все чужое. Холодно, больно. Злобственно. Как у тебя внутри, в голове. Заросли из мыслей колючие, криво, тесно, опасно…
Девочка прикрыла глаза и еще раз кивнула, заново оценивая свои «взрослые» выводы. Посмотрела на айри с жалостью, чем взбесила его окончательно. Улыбнулась, прижала хчелу к груди:
– Здорово, что меня нашли наши. Человекам с людью нельзя путаться. Нам от них плохо.
– «Человек» – единственное число, – мягко указал на ошибку айри, смирив раздражение и даже внутренне радуясь: у ребенка можно выведать то, что никогда не сообщат старшие. – «Люди» – множественное. Но и то и другое говорят про один вид разумных. Ты человек, а вы вместе с тем вот малышом – люди.
– Ну нет же, – всплеснула руками девочка. – Мы вместе – стая. Люди не рычат и тайком не бегают в пустыню, не знают сказки тети Тайи. Люди не бывают вместе, даже я знаю. Ты людь. Я хотела спросить: скоро уйдешь? Ты больно злишься, даже заснуть тяжело сделалось. Уходи, ладно? Тебе нет у нас дела, и игры нет подходящей, и семьи…
– Ты не устала свою игрушку таскать? Садись, поговорим еще. Хочешь вкусненького? – ласково предложил Йенхо. – Я угощу тебя и расскажу про людей и другой мир, покажу красивые картинки. И ты мне объяснишь снова, в чем разница. Я пока не понимаю. Ты поможешь?
– Нет. – Рядом с девочкой уже стоял удачливый двенадцатилетний ловец кунгов. Смотрел исподлобья карими глазами, уже начинающими светлеть по кромке радужки во взрослый желтый тон. – Ей нельзя с тобой. Ей совсем нельзя нервничать. Спроси, что хотел, у меня. И уходи. Сразу.
– Как скажешь. – Йенхо насторожился при явной агрессивности. – Почему вы все меня гоните? Я дурного не делаю, я гость вожака, вы должны быть хотя бы вежливыми. Разве старшие вам не говорили?
– Люди делают мир тусклым одним своим взглядом на него, – презрительно скривился мальчик. – Мы все ждем, когда ты уйдешь, потому что солнце снова сделается живым лишь после этого. Из-за тебя даже трава плохо растет. Ты умертвляешь все вокруг, пытаясь его оценить. А мы вежливые и терпим, нам старшие пояснили, что так надо. Мы даже с тобой разговариваем. Хотя это сложно. Ты же нас едва понимаешь.
– Фэр! – Девочка утратила интерес к разговору, отвернулась, роняя игрушку и поднимая вверх свои тонкие ручки.
Взрослый волвек – мокрый, только что из душа, в одних штанах, даже без рубахи – с разбега упал на колени перед малышкой. Обнял, зашептал на ухо:
– Какое у тебя платье, хчелка! Сама придумала? А ну, покрутись. И рукава… это называется колокольчиком, да?
– Я тут сама пришила рюшечки, и здесь тоже, – обрадовалась девочка, улыбаясь и даже розовея от удовольствия. – Мама сказала, ты не скоро приедешь. Я скучала.
– Вырвался. Иди домой и скажи маме, что я забираю тебя патрулировать долину. Поняла? Транспорт уже готовят, мы уходим через пятнадцать минут. Только не беги, без тебя я никуда, обещаю. Норх, – волвек обернулся к старшему из детей, – проводи и присмотри. Поедешь с нами.
Мальчишка зарычал от восторга, гордо кивнул. Подхватил с травы игрушку, подал руку девочке и повел ее прочь с самым взрослым видом, неторопливо и даже чинно. Йенхо нахмурился, не понимая происходящего. Охнул: сознание на миг померкло, а когда восстановилось, он уже находился в коридоре своего временного жилья. Прижатый к стене, оглушенный, вынужденный в упор смотреть в бешеные, немигающие глаза Фэра, слушать, не дыша от ужаса, едва различимое уху рычание, ощущать чудовищно жесткие пальцы на шее…
– Др-рянь залетная, – прорычал волвек, с трудом сдерживая ярость, – ты что творишь? Два дня здесь – и не удосужился выставить простейший эмофильтр! Отравляешь весь купол своим высокомерием, злишься беспричинно, излучаешь эгоизм в самой жесткой его форме. Это же непристойно! Диспетчер полагал, что раз ты айри, значит, тебе хватит ума и способностей хотя бы на самую примитивную гигиену сознания.
– Ты, ничтожество, общаешься с самим ан-моэ, – прохрипел Йенхо… и задохнулся.
Пальцы сжались чуть-чуть плотнее, совсем немного… Айри осознал, как быстро и необратимо может оборваться общение. И смолк. Волвек, столь грубо втащивший его в дом, был странен. Худощав, даже по меркам людей, невысок для своей расы, излишне темнокож. «Его имя, – внезапно всплыло в памяти Йенхо, – упоминал вожак». Этот зверь наловил кунгов вдвое больше, чем Даур Трой. Значит, сейчас ан-моэ душит не просто волвек, а новый первый пилот «Иннара», существо с полноценным даром снави, немалым талантом медика и двумя техническими степенями Академии. Что это значит? Он жил на Релате, вне стаи, но все же едва не убил айри. Йенхо стало дурно от страха. Он осознал, что если бы огорчение девочки прочел местный дикарь, тот бы руки не сдержал… Да в чем же дело?
– Ан-моэ, знаю, как же… Поэтому ты еще жив, – нехотя выдавил волвек. Но руку не убрал. – Это мой родной купол и моя семья. Поэтому я сам позаботился о фильтре эмоций для тебя. Полное герметичное закрытие сознания. На сутки. Будут сниться кошмары, ты же сам себя еще не ощущал ни разу… Но иного выхода нет. Я два года бьюсь, вцепившись когтями и зубами в эту малышку. Я тащу ее в жизнь, а ты все портишь.
– Но у меня и мысли не было…
– Думать не так уж вредно. Тебя сколько раз предупреждали про фильтр сознания? По глазам вижу, много, и памятку дали еще на космодроме. Уважать местные обычаи, настояв на визите в чужой дом, следует даже ан-моэ, – усмехнулся волвек, убирая руку и толкая нежеланного гостя купола в сторону комнаты. – Хотел знать, как мы выбираем себе соседей? Да проще простого. Люди полагают жизнь состоявшейся, если они взобрались на ступень выше соседей в доходах, карьере, иных статусных моментах. Люди смотрят сверху вниз на соседей. Они снисходительны и даже благодушны к чужому убожеству. Для таких эмофильр и необходим… Те, кого мы выбираем, иные.
– Вы и в младенчестве способны опознать зачатки дара снавей, – прищурился ан-моэ, устраиваясь в кресле как можно дальше от агрессивного волвека. – Забираете с Релата потенциальных носителей дара. Я так и думал!
Фэр рассмеялся. Он уже собирался уходить, но задержался в дверях. По-звериному встряхнулся, сгоняя с кожи остатки влаги. Шагнул к кухонному блоку, выгрузил оттуда несколько емкостей с сухим пайком. Быстро выхлебал кружку кордина. Буркнул нечто вроде «минут пять есть» и обернулся к гостю:
– Чего нам порой стоит просто сосуществовать с вами… Вы вгоняете нас в рамки своего понимания, но мы в них не помещаемся. Мы не очень добрые люди и не ужасно злые волки. Мы просто другие. Мы говорим на языке, который вы полагаете единым. Но разве это помогает взаимопониманию? Я знаю более ста вариантов произнесения слова «луна», а смыслов в него вкладываю и того более. Вы же слышите только одно слово. Я не ведаю, чем травила себя родная мать этой девочки, желая получать тупое удовольствие. Никто из нас, волвеков, не понимает столь вопиющей безответственности перед семьей и детьми. Мы вас все хуже понимаем, ан-моэ. И пока что надеемся лишь на опыт одиночки, удаленного из стаи, на его способность найти ответы, которых у нас нет. Вы полагаете основой развития конкуренцию, мы – сотрудничество. Вы считаете, что надо быть первым любой ценой, мы считаем наилучшим учителем того, кого превосходят его ученики.
