«Квасной тупик, 18, номер 6, стучать дважды» – ничего хорошего такой адрес не обещает. Улица убогая и грязная, комнаты нищие, «шестерка» наверняка в полуподвале или на чердаке. Порядок стука указывает на то, что имеются соседи. Как могла скатиться до убогой нищеты Квасного тупика оперная дива, которой – он читал в старых хрониках – сам князь Торопов бросал цветы, перевязав их лентой с бриллиантами? Обычно ответ прост – игра, выпивка, неразборчивость в знакомствах. Сколько ей теперь? Шестьдесят три. Эдакая скрученная радикулитом мегера с синюшной кожей в складочку, багряными прожилками на носу, дрожащими руками и булькающим хрипом горла. Или еще хуже: выжившая из ума обладательница дюжины помоечных кошек, способная из своего прошлого и настоящего связно припомнить лишь имена и возраст этих самых кошек.
За время поисков Квасного тупика проказливая поземка превратила шапку в сугроб и напомнила с полной очевидностью, что купленное год назад пальто стало ему маловато и тесновато. Не иначе сказывается регулярное употребление борща. Благодаря этому же блюду ехидное усердие непогоды не пробирает холодом до костей. Хромов улыбнулся: он сыт, доволен жизнью и полон сил. Он не кашляет, как год назад, когда провалялся ползимы и едва мог оплатить комнату. И руки не мерзнут.
Парадное дома восемнадцать было, скажем так, совсем не парадным. За дверью оказалось темно, по скрипучей лестнице пришлось пробираться на ощупь, запах плесени и кислых щей добавил впечатлений. Семен даже удовлетворенно кивнул, когда разобрал кошачье мяуканье на чердаке. В общем-то можно и не шарить в потемках, разыскивая дверь. Ничего нового и никого полезного за ней не обнаружится. Но все же Семен постучал. Исключительно потому, что к середине дня в списке осталось три фамилии. Две женщины – он получил справку у приятеля из театральных хроникеров – съехали с указанных адресов.
– Боже мой, неужто я дожила-таки до склероза и перепутала дни? – энергично возмутился за дверью довольно приятный голос. – Сейчас, не стучите столь рьяно, эта дверь не толще бумаги. Я забыла о назначенном уроке… ужасно.
Семен ощутил, что его губы помимо воли расползаются в улыбку. Трудно ожидать, что повезет найти нужного человека в Квасном тупике. И сложно предположить, что женщина за дверью выжила из ума и утратила чувство собственного достоинства. Вон как уверенно и ровно стучат ее туфельки. Она ходит по убогому коридору не в драных тапках или обрезанных валенках, а в туфельках… И вот дверь открылась и дала возможность убедиться, что дама выглядит моложавой, подтянутой и бодрой. Такое приятное лицо, восхитительная посадка головы, ладность фигуры, сохраненная в полной мере.
– Здравствуйте, – улыбнулся еще шире Семен. – Вы ведь Екатерина Алмазова?
– Бог мой! – Женщина всплеснула руками и рассмеялась. – Вас, молодой человек, не из прошлого ли века занесло метелью? Меня уже лет десять никто не называет этим именем. Впрочем, проходите. Вы меня развлекли, за это я напою вас кофе, если вы не из тех ужасных мародеров, которые воруют старые афиши. У меня желудевый кофе, сразу предупреждаю. И афиши хорошо спрятаны.
– Я совершенно по иному поводу, – бодро заверил Семен, стряхивая за порогом снег с шапки. – Видите ли, я ищу покровительницу для своей покровительницы. Зовут меня Семен Хромов, и я вам все расскажу подробно. Да, и еще: у меня к вашему кофе есть конфеты. Настоящие, их делал очень хороший франконский шоколатье.
– Однако, – поразилась пожилая певица, пробираясь по темному коридору к дальней двери. – Вы полны сюрпризов, сударь. Но, надеюсь, мне не угрожает участь героини ваших занятных, но весьма бурных криминальных расследований?
– Вы читаете «Курьер», – вздохнул Семен, минуя порог комнаты.
– Не весь и нечасто. Пять копеек за номер – тоже деньги. Но мне порой симпатичен ваш стиль. Садитесь, кофе уже готов, вы очень кстати пришли именно теперь.
Чашечки были крошечными и полупрозрачными, они явно чудом уцелели от прошлой жизни, где были букеты с алмазами, имя Алмазова и слава, сияющая, ослепительная. Семен достал коробочку с конфетами, которую носил с собой в каждый дом и до сих пор не находил нужным открыть. Эти были, по мнению Семена, лучшие из всех, созданных Шарлем, – с мягкой начинкой и орешком, в бархатной белой глазури, приготовленной на позднем сладком франгосском вине, именуемом «айсвайн». Всего шесть конфет. Он выбрал себе одну, прочие подвинул хозяйке и стал рассказывать о Елене Корнеевне. Как познакомился, как ел борщ. О том, какое она удивительное существо – тонкая душа и очень прочные шипы…
– Вы меня заинтриговали, – улыбнулась певица. – Значит, предлагаете стряхнуть нафталин с моего салопа и поехать на званый обед в автомобильную мастерскую с привидениями. Восхитительно. Салоп там. Идите и потрясите его усердно в коридоре. А я пока буду кушать конфеты. Они слишком хороши, чтобы ими делиться, я останусь тут одна и позволю себе быть невежливой и съесть все.
Получасом позже Екатерина Алмазова – или, как значилось в архиве, урожденная Марфа Трубкина – уже стояла на углу Квасного тупика и Малой Сыромятной, недовольно изучала попорченный молью рукав и ждала, пока Семен поймает извозчика. Усевшись в небольшие санки, плотно накрыла овчиной ноги.
– Конфеты… – В ее голосе появилась грусть. – Юноша, я вам расскажу об одном печальном опыте моей жизни. Его звали Роже, он был мал ростом и похож на таракана усами и наглостью. Но умел делать конфеты почти столь же восхитительные, как ваши. И говорил, что я божество. Тогда уже немногие меня причисляли к небожителям, я раскисла, изволите поверить, как шляпная картонка под дождем. Всерьез думала уехать и жить там, в его стране. Когда очнулась, пришлось оплатить его карточные долги, записанные на мое имя, и произвести печальный учет коробочек из-под драгоценностей, поскольку ценное их содержимое Роже учел без меня.
– Вы пошли в полицию, Екатерина Федоровна?
– Да, и некоторая часть ценностей осталась именно там, в виде улик, – вздохнула певица и не стала поправлять сценическое имя на «настоящее», вписанное в документы. – Не то чтобы я жалела о деньгах… но вещи были памятные. Хорошо, хоть он не украл афиши.
– Они ценнее?
– Конечно, – удивилась вопросу певица. – В них все мое прошлое. Мои партнеры, мои друзья, мои удачи и слезы. Глубже я прячу только партитуры, подаренные мне авторами… Боже мой, Сёмочка, эта мастерская с борщом изрядно далеко. Ну отчего хорошие люди живут так вот врозь? Мы проехали уже полгорода. Вы разоритесь, оплачивая извозчика.
– Разве вы не слышали, что газетчики богаты, оттого что продажны? – в тон отозвался Хромов. – В этом году я весьма состоятельный человек. Даже подумывал купить приличную шубу из овчины. Но делать это после Нового года не стану, моя привычка всюду и во всем экономить не позволит. Значит, я могу вас катать очень долго.
– Это дурная экономия, катать надо юных дев, – пожурила спутника Екатерина Федоровна. – Я надеюсь, вы водите кого-то в театр и покупаете цветы? Если нет, я прямо-таки не еду дальше.
– Уже задумал, – быстро отозвался Семен. – Собираюсь закупать билеты для семьи фон Гессов. У Елены Корнеевны милая дочь.
