— Оставь нас в покое! Что ты от нас хочешь? Я же тебя ненавижу. Лучше бы сейчас тебя застрелили, чем этого льва! — Я не кричал, я даже ему все это не очень громко сказал, но он все услышал, каждое слово, несмотря на то, что лев продолжал рычать.
Отец повернулся и вышел, плотно затворив за собой дверь. Но перед тем как выйти, он постоял минуту и посмотрел на меня так, как будто увидел меня в первый раз в жизни, очень странное лицо у него стало. Было видно, что он и думать перестал о льве, что-то у него другое на уме появилось. Очень странное лицо было у моего отца перед тем, как он вышел.
Я подумал после его ухода, что никто еще с ним так не разговаривал, и еще я подумал, что он никогда этого не простит. И хоть мне было уже безразлично, простит он меня или нет, я почему-то вдруг заплакал. Пошел, сел в кресло и заплакал.
А лев продолжал рычать, и все его тело дергалось и сокращалось, как будто вместо костей у него были, как в бабушкином кресле, стальные пружины, которые у него внутри корчились и выпячивали вдруг шкуру в разных местах, а хвост его продолжал биться о спину и бока, как будто этот лев хочет перестать рычать, но никак не может остановиться, и из-за этого злится и лупит себя изо всех сил своим хвостом.
Он стал рычать тише, кажется, начал успокаиваться, и тут я услышал крики и стук на втором этаже. Да это же бабушка! Проснулась и, наверное, страшно перепугалась.
Я совсем о ней забыл! Лев сразу замолчал и стал смотреть наверх, видно, совсем растерялся. Я пошел к лестнице, и даже поднялся на две-три ступени, и остановился. Я подумал, что, пока я поднимусь на второй этаж и еще там задержусь, открывая завязанную дверь, льва могут убить, даже в комнату заходить не будут, прямо из окна. Ясно ведь, что они не стреляют в него только потому, что боятся попасть в меня. А если меня здесь не будет, они же его немедленно прострочат из автоматов. Все же думают, что раз он так свирепо рычит, значит, он кровожадный и окончательно неисправимый и хочет напасть на первого попавшегося человека. Я подумал, что бабушка на меня не очень обидится, когда я ей обо всем расскажу, все как было. Сперва-то поворчит, как всегда, это уж точно, но потом успокоится и все поймет. Потому что бабушка — очень справедливый человек и поймет, что у меня никакого другого выхода не было. Но все равно я очень беспокоился за бабушку и очень жалел, что я ее запер, а сразу же не сказал про льва. Потом стук прекратился, и я услышал, что бабушку снаружи кто-то окликнул и она ответила.
О чем шел разговор, я никак не мог разобрать, голоса слышались невнятно, потому что окно из бабушкиной комнаты выходит на улицу, а эта сторона дома противоположная от передней.
Лев совсем замолчал, но не ложился. Он неподвижно стоял и прислушивался к звукам снаружи. А я сидел в кресле и думал: что же мне делать дальше, и ничего придумать не мог. Я боялся выйти за дверь, потому что знал, что меня сразу схватят и отведут в сторону, и тогда конец всему.
Я все-таки решил позвонить в справочную и узнать телефон зоопарка, наверное, кто-нибудь там уже пришел на работу. Позвонить и сказать, чтобы они приехали за львом. В конце концов, если им его не жалко, пусть хотя бы подумают о том, что львы очень дорого стоят и что, чем покупать для зоопарка нового льва, не лучше ли попытаться спасти этого. Я приготовил в уме все слова, которые я скажу этим людям из зоопарка, и подошел к телефону. Я взял трубку и хотел набрать 09, но мне что-то вдруг показалось странным. Но это, конечно, из-за того, что я в уме готовил первые фразы; я сразу, как только поднял трубку, не понял, что телефон не работает — сигнала не было. Вначале я подумал, что мне совсем уже не везет, дальше некуда, но потом догадался, что телефон приказал отключить отец, — догадался, что я позвоню в зоопарк, я же сам ему сказал, что надо позвонить, — и отключил. И тогда я окончательно понял, что отец все равно сделает так, чтобы все получилось, как хочет он. Как всегда. Я понял, что этого льва убьют обязательно, и никакой нет силы, которая бы его спасла от смерти. Я подошел к нему. Подошел совсем близко, а он смотрел на меня не двигаясь, и чем ближе я к нему подходил, тем больше расширялись у него в глазах желтые зрачки. Он, наверное, думал: зачем это я к нему подхожу? Ведь за всю ночь я к нему подошел только тогда, когда принес ему из кухни еду. Я положил руку ему на спину и почувствовал, что он, как мокрый щенок, дрожит мелкой дрожью. Я понял, что он так дрожит от страха, потому что тоже почуял, что ему уже никакого спасения нет. И тут я опять заплакал, никакой пользы от этого не было, что я заплакал, но я никак не мог удержаться. Потому что мне ужасно стало его жалко.
Он поверил мне, что я могу его спасти, наверное, только потому и зашел в дом, когда я его ночью позвал, а теперь он увидел, что я его обманул. Я только поэтому и стоял около него, чтобы он понял, что я его не обманул, что я ни в чем не виноват перед ним. А он все дрожал, и кожа у него была на спине горячая-горячая, на ощупь казалось, что на ней и шерсти нет, до того она была горячая и тонкая, и вдруг он разинул пасть, с тонким, жалобным визгом протяжно зевнул и, клацнув зубами, захлопнул ее. Мне показалось, что, если этого льва сейчас придут убивать, он даже не шевельнется, как будто в его теле не осталось ни капли силы, столько тоски и страха было в том, как он зевнул.
Я помню все подробно, что произошло в нашем доме в ту ночь до и после этого, но я не могу вспомнить ни одного слова из тех, что я сказал этому льву, пока стоял рядом с ним и гладил его по спине. Я все пытаюсь вспомнить, что же я ему сказал, но ничего у меня не получается, хотя что-то очень долго рассказывал ему, а может быть, и не рассказывал, а просто успокаивал. Никак не могу вспомнить ни одного слова. Помню только, что мне вдруг стало очень холодно, несмотря на то, что по утрам у нас в передней бывает очень тепло, даже жарко, а я был в куртке, но мне все равно было зябко, и я тоже весь дрожал, и мне было очень трудно говорить, потому что приходилось каждый раз с трудом открывать рот, до того сильно мне свело челюсти.
Я решил, что никуда из передней не уйду, что бы мне ни говорили, решил остаться со львом до конца.
Я только удивлялся, почему это за окном прекратился всякий шум — ни голосов не было слышно, ни звуков шагов. Только где-то на улице, и то не рядом, а поодаль, слышался шум моторов. И еще мне слышался какой-то неясный и непонятный шум. Как будто в одном месте собралось множество людей и все они одновременно о чем-то негромко разговаривают. Но мне это все было совершенно неинтересно и не хотелось думать, что эти люди могли собраться рано утром на нашей улице. Оказывается, я не ошибся. На улице действительно собралась огромная толпа. Это мне потом рассказали Ленка, Димка и Вовка, да и не только они — все ребята рассказывали.
Непонятно, откуда все вдруг узнали, что лев находится в нашем доме, но в это утро здесь собрался весь город. Даже движение в этом районе полностью остановилось, потому что наша улица вся была запружена разными машинами «Скорой помощи», пожарными, ну и, разумеется, милицейскими.
Все удивлялись, почему солдаты и милиционеры, вместо того чтобы ворваться в дом и убить льва, стоят неподвижно и ни один из них не подходит к дому ближе, чем на десять-пятнадцать шагов.
