– Нож!
Помощник услужливо протянул ему тяжелое лезвие с острием, скошенным по диагонали. Палач без видимых усилий поднял его, вставил в пазы, закрепил и провел пальцем по мрачно блеснувшему острию. В каждом его движении чувствовалась долгая практика. Оглядев сооружение, Дебле скомандовал:
– Солому!
Ему подали пучок соломы. Палач уложил его в люнет и нажал на рычаг. Сверкнуло лезвие, и нож исчез внизу, не почувствовав препятствия. Солома была перерезана пополам.
Итак, репетиция закончилась. Пора было переходить к страшному спектаклю.
Нервно затянувшись, Жюв произнес:
– Теперь все готово. Дебле осталось только надеть сюртук и приказать привести Фантомаса.
Тем временем подручные палача поставили по обеим сторонам страшного механизма две большие корзины, выстланные соломой. В одну из них после казни падает отсеченная голова, в другую – тело.
Дебле натянул сюртук, машинально потер руки и широким шагом подошел к группе людей, прибывших пока он работал и теперь ожидавших его поодаль в специальном экипаже.
– Господа, – произнес палач, поклонившись. – Через четверть часа поднимется солнце. Пора начинать.
Его собеседники обменялись негромкими фразами.
– А господин Жермен Фузилье, ведший это дело, еще не приехал? – спросил господин Авар, глава Службы безопасности, которому сегодня было поручено лично передать заключенного в руки палача.
– Нет, мсье, – ответил Дебле. – Господин Фузилье просил его извинить. Ему нездоровится.
Палач слегка улыбнулся. Он был хорошо знаком со следователем и знал, что во всем полицейском управлении не было более ярого противника смертной казни.
– Так что же, господин прокурор, – снова сказал Дебле. – Пора!
– Пора, – согласился тот.
Один за другим они вошли во двор тюрьмы. Впереди шел директор тюрьмы Санте, за ним генеральный прокурор с прокурором Республики. Затем семенил невысокий Авар, рядом с палачом и двумя его подручными.
Поднявшись на второй этаж, все проследовали по длинному коридору туда, где были расположены камеры смертников. Охранник Нибье, звякнув связкой ключей, поклонился прибывшим. Дебле посмотрел на прокурора Республики и спокойно спросил:
– Вы готовы, мсье?
Слегка побледнев, тот утвердительно кивнул головой. Директор тюрьмы приказал охраннику:
– Откройте камеру!
Нибье бесшумно повернул в замке ключ, который он держал наготове, и толкнул дверь. Прокурор шагнул вперед, решив про себя, что если заключенный спит, он позволит ему на пару минут продлить последний сон в его жизни. Однако приговоренный не спал. Совершенно одетый, он сидел на краю кровати с блуждающим безумным взглядом. Казалось, он даже не заметил, что дверь открылась, и не пошевелился.
– Гарн, – произнес прокурор, – мужайтесь. Прошение о помиловании отклонено.
Приговоренный никак не реагировал. Было непонятно, понял ли он хоть слово. Удивленный прокурор механически повторил:
– Мужайтесь…
Гримаса страдания перекосила лицо узника. Губы его беззвучно шевелились. Казалось, он делает невероятные усилия, чтобы что-то сказать.
– Я… Не… – чуть слышно донеслось до прокурора из глубины камеры.
Тут Дебле, привычный ко всяким сценам, подошел к заключенному и, положив ему руку на плечо, сказал с оттенком недовольства, как человек, которому мешают выполнять свои обязанности:
– Поднимайтесь. Пора идти.
Глядя вокруг безумными глазами, осужденный встал. Подошел священник:
– Молитесь, брат мой. Покайтесь перед Господом в свою последнюю минуту.
Лицо пленника снова мучительно перекосилось и изо рта его вырвалось:
– Я… не…
Мсье Авар вмешался:
– Вы же видите, святой отец, это совершенно бесполезно. Нам пора.
Палач подтвердил:
– Да-да, поторопимся. Надо спешить. Вот-вот встанет солнце.
Прокурор Республики повторял, как заведенный:
– Мужайтесь… Мужайтесь…
Дебле взял заключенного под руку. Охранник подхватил его с другой стороны, и они почти волоком потащили несчастного в камеру, где приговоренным к смерти разрешается в последний раз умыться.
В небольшой, тускло освещенной комнате все уже было готово. Узника усадили перед столом.
Генеральный прокурор спросил:
– Не хотите ли стакан вина? Или сигарету? А может, у вас есть какие-нибудь последние поручения?
Тот молчал.
В дверях появился опоздавший мэтр Барберу, чрезвычайно взволнованный. Он в свою очередь подошел к заключенному.
– Гарн, – сказал он, – могу ли я что-нибудь сделать для вас? Нет ли у вас последнего желания?
Осужденный приподнялся, напрягая все силы, и из горла у него вырвался хрип:
– Я… я…
Но язык не повиновался бедняге, и он снова рухнул на стул.
Присутствовавший тут же тюремный врач отвел в сторонку заместителя прокурора.
– Какой-то ужас, – сказал он. – Похоже, парень потерял дар речи. С тех пор, как мы пришли, он не произнес толком ни слова. Научно это называется «торможение». Я читал об этом, но самому наблюдать не приходилось. Понимаете, этот человек жив, но он уже чувствует себя трупом. Поэтому сознание его настолько затемнено, что он даже не в состоянии произнести сколько-нибудь осмысленную фразу…
Дебле движением руки отстранил всех толпящихся у стола.
– Господин Авар, – сказал он. – Будьте добры сделать запись в тюремном журнале.
И пока начальник Службы безопасности указывал в журнале, что осужденный Гарн изъят из тюрьмы для приведения в исполнение смертного приговора, палач достал ножницы, распорол на узнике рубашку и отрезал прядь волос, закрывавшую шею. Его помощник тем временем связал запястья жертвы веревкой. Закончив, Дебле сделал знак прокурору Республики:
– Пора!
Подручные палача взяли осужденного под руки и поставили на ноги. Собрав все силы, тот прорычал:
– Я-a… не-е…
Но никто уже не слушал.
На востоке небо порозовело. Первые солнечные лучи разбудили птиц, и те подняли радостный утренний гомон. Было десять минут шестого.
Кордон полицейских едва удерживал огромную толпу зевак, желавших пробраться поближе к гильотине. Особенно усердствовала компания из «Свиньи святого Антуана».
Бузотер, удобно устроившись на могучих плечах Жофруа-Бочки, подзадоривал всех истошными воплями. Папаша Бонбон орал полицейским:
