У входа в домик беседовали папаша Никола и тип в сюртуке.
Прежде чем к ним приблизиться, Жюв некоторое время разглядывал типа. Он знал его, это был судебный уполномоченный. По счастью, этот представитель закона был недавно переведен из провинции: пошел на повышение и занял почетную должность в префектуре Сены, поэтому не был знаком с Жювом. Кроме того, будучи в гриме, Жюв имел все шансы обвести его вокруг пальца.
Полицейский подошел к ним и с самым непринужденным видом, словно ничуть не интересуясь статусом собеседника, спросил:
– Могу я видеть господина Жака Бернара?
Комиссар резко обернулся, оглядел Жюва с головы до ног.
– Я из магазина, – с напускным смущением произнес Жюв, – бухгалтер. Господин Жак Бернар нам кое-что задолжал… О! Сущие пустяки, сто двадцать пять франков…
В беседу вмешался папаша Никола.
– Что ж, старина, – фамильярно заявил он, – чувствую я, плакал ваш должок. Я, собственно, сам в таком же положении! Гражданин смылся, с утра как сквозь землю провалился.
Жюв изобразил такое удивление, такое недоумение, что комиссар полиции, с сочувствием взглянув на него, предположил:
– Вы что, газет не читали?
– Честно говоря, не читал, – откликнулся Жюв.
– Думаю, нет смысла от вас дальше скрывать, – продолжал представитель власти, – я судебный уполномоченный, имею ордер на арест Жака Бернара, который обвиняется в убийстве некоего Оливье!
– Господи! – воскликнул Жюв. – Не может этого быть!
И вполне умышленно ляпнул:
– Получается, Жак Бернар арестован?
– Нет же! – отозвался папаша Никола. – Сказано вам было, он смылся!
Жюв притворился простачком:
– А за что господин Жак Бернар убил этого Оливье?
Комиссар равнодушно пожал плечами.
Он не был обязан докладывать каждому встречному о доводах правосудия. Кроме того, он возвратился в жилище, которое ранее занимал Жак Бернар, и стал наблюдать за двумя подчиненными, опечатывающими мебель и дверь.
Более словоохотливый консьерж пустился в разъяснения, нисколько не подозревая, что говорит о вещах, прекрасно полицейскому известных:
– Дело в том, что Жак Бернар прозябал в нищете и вдруг разбогател, якобы получил наследство от некоего Оливье. А сегодня утром этого Оливье нашли убитым! Разумеется, все думают, что это Жак Бернар, ради наследства… чертова полиция явилась брать его, но поздно!
Жюв молча покачал головой, затем с глубоко раздосадованным видом удалился прочь.
Полицейский прекрасно понимал ход рассуждений правосудия; конечно, поначалу его удивило, что оно мешает в одну кучу жертву с улицы Гран-Дегре и Оливье. Но несколько мгновений поразмыслив, Жюв пришел к выводу, что иначе и быть не могло, в настоящий момент никто, кроме него, не мог знать, что актер и найденный труп – одно и то же лицо…
Определенным было то, что полиция охотится за Жаком Бернаром!
Удастся ли его арестовать?
Жюв не смел думать на эту тему, он ограничился тем, что заметил:
– Дело все больше осложняется.
Жюв сновал по всему Парижу.
После проезда Дидо он очутился вблизи моста Гренель.
Полицейский вышел на набережную Отей, помедлил, затем решил не идти в «Чудесный улов», опасаясь нескромного любопытства содержателя и весьма умелых расспросов мамаши Тринкет.
Однако никто, кроме этих людей, не был доподлинно осведомлен об убийстве на набережной Отей, слава которого померкла перед новым преступлением.
Жюв решительно ступил на сходни одного из понтонов. На нем вырисовывался легкоузнаваемый, неповторимый силуэт старого бретонца с серьгами в ушах, папаши Керрека, который служил в Компании.
Жюв приблизился к старику, который, ожидая прохода судов, с наслаждением попыхивал старой трубкой.
Они знали друг друга уже двадцать лет, и Жюв сердечно поздоровался с бретонцем. Тот приветливо ответил. Хоть он и не узнал собеседника, подобное обращение его ничуть не смутило: папаша Керрек слыл фигурой знаменитой.
– Что новенького? – поинтересовался Жюв.
– Вроде все по-прежнему.
– Погода хорошая…
– Да, ничего…
– Сена спокойная…
– Да, больше не поднимается…
Перекинувшись этими банальностями, Жюв решил хватать быка за рога:
– О здешнем преступлении еще говорят? – осведомился он.
– Когда как, – загадочно откликнулся папаша Керрек.
При этих словах в его глазах мелькнуло удивление. Окинув Жюва быстрым взглядом, он таинственно прошептал:
– Я тут мог бы кое-что порассказать, если бы меня хоть кто-нибудь слушал!..
– Это они дали промашку, – согласился Жюв.
И притворившись, будто знает, что у папаши Керрека на уме, решив взять его на пушку, возразил:
– Неважно! Главное – сама идея!
– И правильная идея, замечательная идея! У меня тут имеется личный опыт… Ведь существует такая штука, как знамение. У меня на родине их видят каждый день. А поступить надо так: берете желтого новорожденного теленка, которому от роду не меньше трех дней и не больше недели, ровно в полдень ведете его на место преступления… отпускаете. Теленок тыркается туда-сюда, вроде как наобум, наконец где-нибудь останавливается, здесь и надо копать! Выроете яму в три фута – найдете мертвеца, это точно! У нас уже один раз так было, и нашли труп!.. Извини, приятель! Судно причаливает…
Воспользовавшись тем, что суеверный старик бретонец стал обматывать вокруг деревянной тумбы брошенный с речного трамвайчика канат, Жюв исчез с понтона, сочтя бессмысленным продолжать беседу с человеком, который, по всей видимости, имел своеобразные взгляды на полицейские методы расследования.
Мгновение он постоял на набережной Отей, подыскивая благовидный предлог для консьержки дома на авеню Версаль, позволявший бы ему проникнуть в комнату, где было совершено преступление, но вдруг заметил направлявшегося к нему типа, который вечно рыскал здесь по соседству. Это был Бузотер, подстерегающий гуляющих и праздношатающихся.
Со времен зловещего происшествия Бузотер и в самом деле был озабочен единственным: за небольшие чаевые сводить на место преступления как можно больше народа!
Бузотер подступил к Жюву, которого в гриме не узнал, и изложил свое предложение.
У бродяги имелись собственные тарифы!
Когда он сопровождал Жака Бернара, не подозревая, кому он служит проводником, он брал за экскурсию по два франка; ныне Бузотер довольствовался монеткой в пять су.
