Через мгновение он выпрямился, но продолжал выписывать круги
в воздухе, теперь его движения стали синхронными, в них появился определенный
ритм, круги стали больше по амплитуде. Он посмотрел перед собой потом влево.
— Ну, теперь эти ряженые куклы, — произнес он с
сочувствием.
Поль, который уже вряд ли понимал горячий его скипетр,
ледяной или еще какой-нибудь, повернул голову к входной двери.
Там стояли Ибал и Вонни. Он держал белый жезл, она некое
подобие женского карманного зеркала, которое она прижимала к своей груди.
— А у тебя надежная охрана, но я не люблю слишком
долгой возни, — добавил Спайер, свирепо сверкая глазами и полностью
обновляя свои силы. — Придется снова отправить их подальше.
Его левая рука изменила ритм и последовательность движений.
Металлическое зеркало ослепительно вспыхнуло, когда Вонни слегка покачнулась.
Ибал мягко положил руку ей на плечо и, взмахнув жезлом, замер в немой паузе,
подобно дирижеру во «Второй симфонии» Брамса.
— Было время, когда ты был большим мастером,
старик, — сказал Спайер, — но теперь тебе лучше уйти на покой…
Он щелкнул пальцами правой руки, внезапно Райл Мерсон
вскрикнул и рухнул на пол.
— Небольшой недолет не повредит, — произнес Спайер
с печальной ухмылкой, — тем более вас еще четверо…
По его лицу пробежала тень крайнего напряжения, улыбка
исчезла. Зеркало вновь вспыхнуло.
— Проклятая ведьма! — пробормотал он, отступая на
шаг в сторону.
Тонкий, словно яркая проволока, белый луч вырвался из жезла
Ибала и уперся в правое плечо Спайера. Спайер злобно промычал при виде
бессильно повисшей руки и, чувствуя обжигающую боль, пронзившую правую половину
тела.
Его одежда дымилась, он сделал размашистый жест, и скипетр
вырвался из рук Поля и Ларика. Словно стрела он метнулся через комнату,
развернулся поперек и ударился в грудь и плечи Ибала. Белый жезл с грохотом
упал на пол, немного погодя рухнуло на пол безвольное тело Ибала, его лицо
стало выглядеть на двадцать лет старше.
Зеркало вновь ослепительно сверкнуло, яркий луч метнулся в
сторону Спайера. Но ему удалось перехватить его левой рукой и, отразив от
ладони, метнуть в сторону Поля и Ларика.
Поль ощутил мощный удар, искры посыпались из глаз. Падая, он
пытался опереться на Ларика, но тот и сам едва стоял на ногах. Они одновременно
рухнули на пол. Закрывая глаза, Поль бросил взгляд на Спайера, оставшегося с
Вонни один на один. С его правой руки каплями стекла кровь, волосы на голове
стояли дыбом, брови ощетинились и сошлись в грозную линию, лицо налилось ярким
нездоровым румянцем, плащ дымился.
— Дорогая моя леди, — сказал Спайер, идя прямо на
нее, слегка покачиваясь, — теперь ваш черед и ваш конец.
Откуда-то издалека донесся ее тихий ответ: — В данный момент
подумай лучше о себе.
Он услышал крик и стон Спайера и решил, что она прикончила
его. Но затем, словно из-под земли, раздался его слабый голос: — Отлично. Но
все же не достаточно сильно.
Но Поль уже брел в тумане, фигура человека, очень похожего
на него, что-то говорила ему, что-то очень важное, что нужно запомнить…
— Белфанио! — громко и отчетливо произнес он,
приподняв голову.
Вихрь из дыма и пыли закружился возле него. Клубы его
становились все гуще. Это последнее, что увидел Поль, проваливаясь в небытие.
Глава 21
Мой мирок разорвался на части и сложился в единое целое
теперь совсем в ином свете. Возможно и я сам подвергся аналогичному процессу.
Мое бесцельное прозябание, длящееся годами, вдруг оборвалось и приобрело совсем
иной смысл всего вследствие одного единственного жеста. Все волнения моего духа
улеглись и утихли. Все — с самого моего зарождения — стало ясным и встало на
свои места. Я прозрел в один момент. Я ликовал.
«Белфанио!»
Белфанио. Да, Белфанио. Оно прекрасно подходит ко мне, как
специально сшитая одежда, выполненная и подогнанная на заказ. Я незримо
вертелся перед зеркалом воображения, восхищаясь то фасоном, то тканью.
Я был зачат впопыхах, воссоздан из сырого материала
мироздания могущественным чародеем Детом Морсоном в день его смерти — возможно
в последние минуты перед его гибелью. Вся эта спешка произошла из-за
стремительного наступления его врагов. Он был просто не в состоянии должным
образом завершить свое творение, наполнить меня всеми необходимыми
инструкциями, отдать приказания, задать нужные побуждения. Он устремился прочь,
бросился навстречу смерти, так и не завершив окончательного заклятия и не
запустив в движение силы, которые он вызвал. И даже, не сказав мне, кто я и для
чего. Будучи добросовестным по натуре, я пытался выяснить все это
самостоятельно.
Чертовски приятно узнавать о собственной важности в
происходящих событиях.
И очень здорово, в реальном смысле этого слова, найти и
обрести собственный путь в этом мире, в противоположность тем, кто является в
мир, до предела напичканным банальными приемами, готовым интеллектуальным и
эмоциональным багажом, заботливо собранным хлопотливыми няньками, и всю жизнь
идет проторенной дорогой, даже не помышляя о переменах. Размышляя..
Дет бросился прочь. Теперь я понимаю, почему он не выпустил
меня на волю. И не потому, что я был не закончен, без заключительного ритуала
произнесения моего имени, а потому что моя младенческая сила была абсолютно
бесполезной перед полчищами, осадившими замок, их колдуны-предводители просто
бы не обратили на меня никакого внимания, признав меня безвредным и
беспомощным. О, сколько времени с момента падения Рондовала, я томился и
маялся, находясь в заточении в маленькой комнатушке, в сетях хитрой оболочки
заклятия. Я право теперь не помню. Возможно годы; пока естественное разрушение
и тление не сломало преграды, удерживающей меня в той комнате. Но подлинным
испытанием стало то, что мое существование имело почти растительный характер,
того философского мышления, которым я ныне наслаждаюсь, не было и в помине.
Последующие годы я изучал географию, архитектуру, но никогда не интересовался
силой, удерживающей меня в замке, даже тогда, когда мои скромные вылазки в
окрестности всегда сопровождались какой-то непонятной тягой, которая покидала
меня лишь в стенах замка. Но я был молод и наивен. Было много вопросов, которые
я не задавал даже себе. Я плавал около паромов и плотов, танцевал среди лунных
лучей. Жизнь казалась идиллией.
