Я вернулся к спящему Полю и тщательно осмотрел его. Я
проделывал эту процедуру много раз с момента его появления в замке. Как всегда,
я обнаружил, что в нерешительности замер, разглядывая родимое пятно на правом
предплечье. Оно незримо влекло меня. Почему, я не мог объяснить. Именно с
приездом этого человека мое сознание всколыхнулось, я начал путь к своему
самопознанию. Его ли это проделки? Или каким-то образом это связано с местом?
Это место долгое время было необитаемым. Неужели длительное пребывание
кое-кого, словно эхо, отозвалось во мне?
Желание докопаться до смысла моего существования вновь
окрепло во мне. Я начал осознавать, что мой видимый недостаток в этой области
носит характер случайности, что, возможно, я одержим сверхидеей, что должен
сделать что-то, что-то обрести, но это что-то каким-то образом потерялось и
невозможно обнаружить. Я удивился, насколько важным для меня было это открытие?
Снова, вечная неопределенность. Я начал понимать, что породило мое стремление
докопаться до сути.
Поль завтра уезжает. Мои воспоминания о том прошлом, которое
было до него, потускнели с его появлением. Вернусь ли я к своему неразумному
бытию после его отъезда? Я не верил в это, однако, мне хотелось, чтобы он был
частью того стимула, породившего мое стремление к индивидуальности, осмыслению
жизни.
Я понял, что именно сейчас принимаю самое важное решение.
Остаться ли мне в Рондовале, или я должен сопровождать Поля? В том или в другом
случае, почему я должен это сделать?
Я попытался сбить летучую мышь во время полета, но ей
удалось благополучно убраться восвояси.
* * *
Следующим утром они вдвоем пешком отправились на север.
Весна окрасила листву и траву в легкую зеленую дымку. Их путь лежал по равнине
до пересечения дорог, именно это место Поль отметил на карте, которую всегда
носил с собой.
Они прислонили дорожные мешки к стволу могучего дуба, все
еще влажного от утренней росы, и сделали привал. Утренняя дымка, молочной
белизной окутавшая все пространство, доживала последние мгновения.
Поднимающееся из-за склона горы солнце вступало в законные права и уже объявило
о себе ярким румянцем зари. Откуда-то сверху слышались первые пробные аккорды
птичьих трелей.
— К вечеру ты сможешь уже выйти на равнину, —
сказал Поль, глядя на встающее солнце. — Ты на несколько дней раньше
преодолеешь горы. А у меня будет лишь короткий переход по поляне, затем снова
бесконечное карабканье по горам. Ты уже будешь греться на берегу и наслаждаться
легким морским бризом, а мне — дураку брести и брести. Ладно, удачи тебе и еще
раз спасибо…
— Побереги слова, — ответил Маусглов, — я иду
с тобой.
— На Балкин?
— Все равно.
— Но почему?
— Я очень любопытный. Мне не терпится узнать, чем все
это кончится.
— Естественно, хорошо.
— Ты сам не веришь в это, иначе бы не пошел. Идем! Не
пытайся отговорить меня. Возможно тебе повезет.
Маусглов закинул мешок за спину и заспешил влево. Вскоре
Поль нагнал его. Солнце наконец показалось из-за могучих горных хребтов, и день
распахнул свои объятия. Впереди них весело заскакали тени.
* * *
На ночь они расположились на подстилке из сосновых веток.
Полю приснился странный сон, такие сны никогда раньше не посещали его. Все
смешалось в единый клубок. Ясность и сознательность переплелись с прошлыми
событиями и, словно кривое внутреннее зрение, исказили реальность. Во сне
чувствовалось зловещее предзнаменование. Но это предчувствие угрозы было
облечено в форму злой шутки.
Семь бледных огоньков в медленном танце кружили над его
головой, призывно маня, они взывали к его душе, приглашали присоединиться к
ним. Он медленно покинул свое тело и бледной бестелесной тенью встал рядом с
ним. Огоньки блеснули и покинули землю. Он последовал за ними к верхушкам
деревьев и дальше, выше. Они вели его к северу, все выше и выше скользя к
облакам, манящим своей белизной. Внизу словно детские песчаные замки, виднелись
горы. Но вот и они скрылись из виду. Вокруг него завывали ветры, мимо
проносились черные тени. Он мчался все быстрее, все, что окружало его, словно
темная рябь, летело в обратном направлении. Шум ветра превратился в оглушающий
рев, хотя он не чувствовал ни холода, ни силы его порывов.
Наконец перед ним замаячил огромный черный силуэт. Он
напоминал большую гору, то здесь, то там украшенную блестящими огоньками;
высокие стены, узорчатые башни. Во всем чувствовалась мощь и неприступность.
Это был замок, не меньше Рондовала, только процветающий, не запущенный.
Странный полусон-полуявь на мгновение прервался, он замерз,
прохлада ночи напомнила ему о реальности своим холодным дыханием. Он стоял
перед массивной двухстворчатой дверью, обитой железом, и запертой на тяжелые
засовы и замки. На железе была вычеканена огромная змея, ее тело было пробито
гвоздями. Над дверями было подвешено чучело большой серой птицы. Он не знал,
где находится, но все ему казалось до боли знакомым — будто он уже бывал здесь
в своих снах, но забыл. Он едва заметно качнулся вперед и тут же почувствовал
легкое дуновение, словно Ворота окружала невидимая аура, реагирующая на
малейшие его движения.
Как по мановению волшебной палочки в обеих руках его
зажглись огни. Факелы горели сами по себе, без источника. Им овладело
непреодолимое желание войти внутрь, но он не знал, как открыть загадочные
Ворота. Двери выглядели массивными и неприступными…
Он проснулся, одолеваемый холодом и волнением. Подбросив на
подстилку еще веток и поплотнее укутавшись плащом, он снова лег. Утром он
хорошо помнил сон, но не стал рассказывать о нем. Следующей ночью он снова
вернулся к нему…
Он опять стоял перед неприступными Воротами; забытые
ощущения путешествия до Ворот вновь наполнили его, пополнившись некоторыми
новыми впечатлениями. Теперь он стоял, высоко подняв руки и чертя древнее
заклинание, открывающее калитки. Они, нехотя, повиновались. Дверцы дернулись и
со скрипом чуть-чуть разошлись. Холод дохнул ему в лицо. Он двинулся в
открывающееся пространство…
