Другой голос подхватил слова. Поль завороженно следил за
сказочными перемещениями и превращениями объекта. Горная глыба, служившая
основанием, тоже меняла свой облик. В ней отчетливо вырисовывались три
сгорбленные фигуры. В центре одиноко возвышался указательный палец, рядом с ним
с некоторым наклоном обозначился большой палец, с другой стороны неровными
выпуклостями примостились остальные. Конечно… это же рука. Как он раньше этого
не заметил?
Голос прозвучал совсем близко. Рука шевельнулась,
разворачиваясь к нему. Палец стал медленно опускаться.
Его дыхание участилось, мозг становился все яснее по мере
того, как палец отчетливей стал указывать на него. Расстояние между ним и
пальцем было заполнено силовым потоком. Не подчиняясь никакой воле, его правое
плечо и рука стали зудеть, затем их охватило ощущение покалывания.
Огромный палец, способный раздавить его, приблизился —
нежно, мягко — и почти неощутимо коснулся его правого плеча.
Он обессилил и чуть не упал не от силы удара, а от
нахлынувших на него эмоций. Он обнаружил, что сам является источником
произносимых слов. Палец стал медленно возвращаться на прежнее место.
Едва он проговорил первые слова, чувство покалывания в руке
сменилось тупой болью, затем онемением. Он вновь увидел очертания помещения,
где они находились, рука снова обернулась сталактитом на угловатой глыбе.
Слова обошли круг, они в молчании взирали на монолит,
расслабляясь и медитируя. Затем Ларик приказал им следовать за ним в расщелину
в стене.
Поль едва передвигал ногами, раздавленный мертвым грузом,
свисавшим с правой стороны. Неловко действуя левой рукой, он ощупал свою правую
руку, помассировал мускулы.
Верхняя часть руки распухла, стала почти необъятной, ткань
рукава натянулась и больно сжимала плоть, грозя вот-вот лопнуть.
Он пробежал левой рукой к кисти правой. Казалось правой руки
не будет конца. Чувствительность исчезла во всей уродливо длинной руке. С
большим усилием и трудом он выяснил, что может шевелить своей ручищей. Опустив
глаза он с ужасом обнаружил, что его рука — внешне вполне нормальная — свисает
значительно ниже обычного, кисть болталась где-то на уровне колена. Он ощутил
биение пульса в драконовом родимом пятне, но, казалось, оно тоже онемело. Он
вспомнил слова Ларика о трансформациях, которые могут происходить этой ночью, о
том, что их следует воспринимать спокойно, без лишних эмоций, и перестал
обращать внимания на свою руку. Тем не менее он придирчиво оглядел остальных
участников, отыскивая возможные уродства. Те, которых он успел увидеть, до
того, как они нырнули в тоннель, казалось не проявляли видимых метаморфоз. И,
по-видимому, никто не замечал его уродства.
Они шли вперед. Дорога была довольно ровной, без изгибов и
поворотов, и достаточно широкой. Ее освещал спокойный, ненавязчивый свет. Не
задерживаясь, они миновали пустую комнату. Комната встретила их противным
высоким звуком. Он отупляюще действовал на мозг и еще долго звучал в ушах.
Наконец они вышли в грот.
Здесь они остановились. Грот оказался круглым помещением с
выпуклым, подобно пузырю, потолком. Ларик расставил их вокруг скального
образования, напоминающего котел. Вновь зазвучало песнопение, и Поль снова
окунулся в океаническое чувство отчуждения, как и на предыдущих станциях.
Однако здесь к нему примешались нотки депрессии и печали. Ощущение покалывания
охватило его левую руку. Когда до него дошла очередь говорить и слова были
произнесены, левая рука видоизменилась и стало походить на правую.
Он воспринял очередную метаморфозу почти без волнения, как
необходимое условие обряда. Он решил, что и других одолевают подобные чувства.
В полном унынии он последовал за всеми, но едва осознав свою угнетенность, он
почувствовал как его руки обретают былую подвижность и легкость.
Он посмотрел на остальных. Толстый узловатый канат был
прикреплен к горному выступу и спускался в темную дыру. Один за одним участники
хватались за канат и спускались по нему в дыру, растворяясь в темноте. Когда до
него дошла очередь он с необыкновенной легкостью проделал тоже самое, благодаря
небывалой силе, которую обрели его руки.
В желто-голубой пещере, где они очутились, они выстроились
согласно, ставшего уже знакомым, порядка вокруг большого кристалла сферической
формы, покоящегося на пьедестале. К концу процедуры, Поль почувствовал, как
обжигающая боль охватила его левую руку, будто та побывала в котле с кипятком.
Он не придал этому значения, даже не стал осматривать ее до тех пор, пока
ритуал не завершился и Ларик не повел и к новой станции сквозь расщелину в
стене.
Рука все еще зудела, хотя ощущение жара исчезло. Когда он
оглядел ее, он увидел, что она покраснела и распухла, на коже появились пузыри
и струпья; ногти уплотнились и почернели, приобрели странную треугольную форму
и изогнулись словно крючья. Пальцы удлинились и страшными узловатыми палками
свесились до лодыжек. Мантия частично скрывала его уродство в длинных широких
рукавах. Однако… Он снова осмотрелся. Казалось никто из других участников не
замечал его дискомфорта. Поэтому он прогнал прочь беспокойство и тревогу. Он
проследовал за всеми вдоль широкого ровного тоннеля. Его походка была слегка
расхлябанной и нескладной из-за дисбаланса тяжести рук.
Тяжелый меч свисал с цепей почти в центре следующего
помещения. Он медленно раскачивался между потолком и полом. В своем вращении он
и стал объектом их медитации. С произнесением слов он отклонялся в сторону
говорящего и вспыхивал красным огнем. Видения, вторгшиеся в его мозг, как и на
предыдущей станции, вступили в открытую борьбу с сознанием. Ощущение
обновленной конечности возникло теперь вместе с обжигающей острой болью в
правой руке. Но все это воспринялось им с мазохистским наслаждением. Он произнес
слова звонким голосом и даже не посмотрел на правую руку, зная наперед, что он
увидит.
По окончании сцены он повернулся и присоединился к шеренге
участников, которые гуськом направлялись к выходу в стене и далее вниз по
наклонному тоннелю. Он двигался словно во сне. Все его поступки подчинялись
некой алогичной модели, которую он сам для себя придумал. Ощущения, преломляясь
сквозь представленный им образ себя, больше не беспокоили его. Его даже не
заботило, замечают ли другие уродливые метаморфозы, происходящие с ним.
