Кое-что странное произошло на четвертой станции, я услышал
голос — мучительно знакомый — обращающийся непосредственно ко мне, даже с
намеком на некую интимность.
— Фаней, — говорил он, — Фаней.
Это был мужской голос, и мне показалось, будто я понимаю
смысл сказанного слова. Голос звучал настойчиво и сурово, в нем чувствовалось
приказание. Фаней. Может это мое имя, затерянное в далеком прошлом и
предъявленное в такой форме? Нет, пожалуй, это неверно. Фаней.
— Фаней! — прозвучало более повелительно.
Вместе со словом во мне запульсировало чувство долга,
зажглось желание следовать непонятному приказу. Но сознание, что это нарушит
мои планы, подавило стремление подчиняться.
Я расширялся и сжимался, судорожно метаясь по помещению и
отыскивая средство избавления от принуждения.
— Фаней!
Ничего. Здесь не было ничего такого, на чего могло быть
направлено непонятное приказание, что могло утолить чувство долго.
Я двинулся дальше. Гора наливалась все большей энергией и
силой. На следующей станции напряжение было чуть меньше, поэтому я остался
здесь чуть подольше. Я снова утратил чувство времени и впал в блаженное
состояние транса, которое резко оборвалось приближением процессии кандидатов. Я
тотчас бросился к следующему пункту, чтобы мне никто не мешал.
Шестая станция показалась мне самой дружелюбной. Я размяк и
разнежился; заполнив все пространство, я стал впитывать и поглощать бьющую
ключом энергию.
Казалось прошло совсем немного времени, но я вновь услышал
их приближение. На этот раз я даже не пошевелился. Мне не хотелось двигаться,
кроме того, мне пришло в голову, что будет полезно и поучительно посмотреть
церемонию ритуала.
Я наблюдал за ними, вот они вошли и встали на свои места.
Когда началась речь, я обнаружил, что мое внимание приковано к тому, кого звали
Лариком. Я стал внимательно разглядывать его, поняв, почему он заинтересовал
меня. Это было чрезвычайное открытие и я еще долго был ошарашен его эффектом,
когда мой взор обратился к Полю. Меня поразили изменения происшедшие с ним.
Он согнулся и скрючился, длинные безобразные руки болтались
почти у земли. Однако беглое обследование и ощупывание тела показало мне, что
его руки, такие отталкивающие, пухлые и длинные, на самом деле не длиннее его
собственных рук. Тем не менее он не мог не заметить этого. И если это не
беспокоит его, то я не понимаю, почему это должно беспокоить меня.
Но это беспокоило и тревожило.
Дальнейшее обследование выявило, что Поль единственный из
всех участников, кто подвергся анатомическим преобразованиям. Только я сделал
такой вывод, как началось новое изменение в области плеч и живота. Теперь я мог
обнаружить источник метаморфоз и сразу же определил, что уродства вызваны
Лариком. Но мотивы его поступка были мне непонятны, так как мысли колдуна
становятся абсолютно непостижимы, когда дело касается его собрата. А все
остальные головы не содержали не единой плохой мысли, они были полностью
поглощены созерцанием и пребывали в состоянии транса.
Я подождал конца церемонии и двинулся вместе с ними к
следующей станции. Удастся выяснить, что кроется под действиями Ларика или нет,
меня не столь занимало. Мне хотелось уяснить методику магического воздействия
на Поля.
Я очень тщательно осмотрел и исследовал следующее
превращение. Все это можно было более точно назвать передачей или перенесением.
Как только нога Поля превратилась в огромную уродливую лапу, я освободился и
смог проследить то, что происходит вне горы. Я помчался, кружась словно вихрь
по проспектам, где пространство сжимается как губка, а время летит подобно
бешеному потоку, не подвластному ничьим законам. Я приблизился к Воротам — к
снам, преследующим Поля, которые до сих пор видел лишь мельком. Скользнув в
них, я оказался на мертвой земле и сразу столкнулся с вопящим существом,
полумонстром, получеловеком с родимым пятном в форме дракона на правом
предплечье.
— Брат мой, — обратился я к нему, — носи это
еще чуть-чуть, покуда все служит человеческому обряду.
Но существо не могло или не захотело меня понять. Оно
продолжало душераздирающе орать и биться своим изуродованным телом. Я наслал на
него глубокий сон, и он забылся прямо там, в треугольнике серых выступающих
камней. Мне хотелось помочь обоим, и Полю и тому чудовищу, хотя это совсем не
приносило пользы лично мне. Я сам себя убедил, что в данный момент необходимо
мое личное вмешательство — впервые — в дела других, для того чтобы дать
благополучный исход всему, в том числе и удовлетворению моих интеллектуальных
потребностей.
Но даже тогда я уже начал задумываться.
Еще несколько мгновений я рассматривал эту зачарованную
землю, затем развернулся и отправился обратно. Надо мной полыхали молнии и
гремели раскаты грома. Я вернулся на исходную точку и тут же уловил мысли в
голове Ларика. Это были мысли об Авинконете и тех, кому он служил.
Первый проблеск понимания происходящего озарил меня.
Насладившись удовлетворением от проделанной работы, я
последовал за процессией до следующей станции. Там я увидел, как произошла
трансформация с другой ногой Поля. Это еще больше взволновало меня. Его мозг
как и у остальных был во власти дурмана, это убедило меня в том, что он стал
жертвой обмана. Хотя я мало знал, чтобы судить о людях, я подумал, что
происходящее с ним совсем не справедливо и вовсе не честно, особенно то, что
делает Ларик.
Когда мы подошли к следующей станции к уродству Поля
добавилось кое-что еще. Один из участников умер. Конечно, он ничего не значил
для меня, но в этот самый момент вновь прозвучало слово «Фаней». Я оглядел
остальных, ожидая как они среагируют, но реакции не последовало. Конечно,
мертвый человек мог отвлечь их от всего остального, хотя слово прозвучало
довольно громко, а несколько мгновений спустя повторилось.
А затем еще раз.
Оно стало навязчивым в своих повторениях. Я сжался, затем
расслабился и прислушался. Господи! Как глупо предполагать, что кто-то еще
может услышать, если это адресовано только мне, мне одному. Где-то в глубине я
сознавал, что понимаю его. Потом опять происшествие.
Тело было перенесено, ритуал пошел своим чередом, и Поль
опять стал видоизменяться. В тот момент казалось, что все это не столь важно.
Изменения происходили со мной, естественно не на том физическом уровне, что с
Полем. Во мне быстро нарастали и крепли новые понятия — свободы воли и
предопределенности. К несчастью у меня не было времени предаваться
размышлениям, мое внимание было целиком поглощено самим превращением: изменился
мой разум. Я придерживался негласной, хорошо усвоенной позиции — не вмешиваться
в дела других. И я не вмешивался, так долго, сколько себя помню. Я вновь
задумался над своей позицией и решил, что настало время исключений.
