— Ты в порядке? — спросила она. — Вид у тебя рассеянный.
— Да задумался о вещах, что остались в отцовской квартире.
— Я тебе сказала: картины принадлежат неизвестным авторам. Одна или две, возможно, представляют какой-то интерес, но это все в теории, пока не найдешь человека, который захочет их купить. Все по-настоящему ценное он обычно тут же продавал. Я это знаю, потому что я и занималась этим.
— Я нашел газетную вырезку об одном из художников, чьи работы висят в квартире.
Луиза слегка помрачнела и отложила вилку.
— Он был таким же, как те юнцы, которые обычно окружали Тима. Молодым последователем. Друзей-ровесников у отца никогда не было, а эти… Ему нужно было, чтобы они сидели у его ног и взирали на него затуманенным взором. И они были такими же, как он. Они узнавали в нем себя.
— Не понимаю.
— Все они были личности с неустойчивой психикой. Иногда квартира походила на палату в психбольнице. Депрессивные типы, жертвы, отщепенцы, всякого рода бродяги и заблудшие. Тим поощрял их и помогал воспринимать себя художниками, которые находятся в мучительных поисках. Покупал их картины, развешивал у себя в квартире. Они считали его богом.
— Почему ты говоришь, что они были такими, как он?
— Тебе стоит кое-что узнать о Тиме. В разное время он бывал настолько разным, что трудно поверить.
— О, кое-что я об этом знаю.
— Ты так считаешь? Да что ты можешь знать, так, самую малость!
— Мне нравится твой акцент.
— У меня нет акцента. — Смотреть, как улыбается Луиза, было все равно что смотреть на вспыхнувшую спичку. — Ты в Америке. Это у тебя акцент, малыш, а не у меня.
Она наморщила лоб. Допила вино и потерла глаза двумя пальцами. От него не укрылась ее усталость. Теперь он точно знал: дело не только в том, что как матери-одиночке ей приходится тяжело. «Отключи. — сказал он себе. — Отключи ты свой полицейский глаз».
— Послушай, я действительно устала, — сказала она. — Ты не против, если я сейчас вызову такси?
В Англии, отметил про себя Джек, в такой ситуации как бы случайно, поправляя ремешок, посмотрели на часы и, зевнув, изумились бы: господи, неужто так поздно?!
Пока они ждали такси, Луиза спросила, собирается ли он все же публиковать рукопись.
— Придется, иначе не получу вознаграждения.
Они еще поговорили об условиях, поставленных в завещании.
— Забавная это вещь, — сказала Луиза, снова зевая. — невидимый текст. Тем не менее работает. — Раздался звонок в дверь. Прибыло такси Джека. — Не так, как ты думаешь. Но поразительным образом. Открывает глаза.
— Как так?
— Попробуй, и узнаешь. — Она помогла ему надеть пальто. Потом удивила его, взяв за подбородок тонкой прохладной ладонью и коснувшись поцелуем щеки. — Спасибо, что зашел. Приятно было пообщаться.
Он пристально посмотрел в ее желтые глаза львицы.
— Иди, такси ждет. — сказала она.
6
— Привет, мам!
Луиза толкнула ногой заднюю дверь и положила на кухонный стол сумку с продуктами и подарками.
Мать Луизы жила в пригороде Мэдисона, штат Висконсин, долгий путь от Чикаго на север, если не ехать через Канаду. Из какого-то принципа, так до конца и не объясненного, она никогда не запирала заднюю дверь.
— А, привет, дорогая! — Дори Даррелл — от мужниной фамилии она избавилась, разойдясь с Тимом Чемберсом, когда Луизе было три года. — бросилась через всю кухню к дочери, звонко чмокнула ее в подставленную щеку и забрала у нее Билли. — Ах ты, моя радость! Моя радость! Он еще вырос, Луиза. Еще вырос.
И то, что Дори видела Билли только несколько дней назад, ничего не значило; Луиза навещала мать по меньшей мере раз, а бывало — и дважды в неделю. Дори души не чаяла в малыше, была прекрасной нянькой, обладавшей неистощимыми запасами материнского опыта и тепла. Луиза и она были привязаны друг к другу — как дочь и мать. Крепчайшая из привязанностей. Тем более что обе пострадали от одного человека.
— Не ждала тебя сегодня. — сказала Дори Биллу, приглаживая его волосы. — Пахнет кофейком, чувствуешь? — пропела она. (В доме Дори упоминание о кофе всегда подразумевало еще и домашней выпечки кексы и печенье, хотя готовила Дори ужасно.) — Просто захотелось тебя удивить.
— Ты, мам, на это способна, когда к тебе ни придешь. Ну-ка, посмотрим, что тут бабушка приготовила для тебя, какое печенье?
Билли понюхал протянутое ему печенье и нехотя взял одно. Они прошли в гостиную. Дори вытащила игрушки для Билли и убавила давление пара в новой системе отопления, как показали ей мусорщики. Она рассказала Луизе о скандале, который закатила по телефону «бездельнику», как она выразилась, в конторе, которая устанавливала систему. Когда Дори начинала что-то рассказывать, не всегда удавалось вставить словечко, прервав ее монолог, и хотя Луиза посмеялась и поддержала Дори, проехавшись насчет бездельников-в-конторах, ей было трудно сосредоточиться на словах матери. Сегодня она приехала обсудить кое-что серьезное, а не выслушивать ее обычную болтовню.
Дори стала грузной, поседела, хотя всегда ходила в широких брюках и черной майке, чтобы напомнить себе о своей, как она любила говорить, «богемной юности». Она познакомилась с Тимом Чемберсом вскоре после первого приезда «битлов» в Штаты, а год спустя появилась Луиза. «Англичане, — язвительно сказала однажды Дори, — были в большой моде, и я, черт побери, просто обязана была найти себе какого-нибудь англичанина, верно?!» Хотя ей было двадцать четыре, когда она встретила Тима Чемберса, — несколько старовата для того, чтобы до хрипоты визжать на концертах лохматых ливерпульцев. Ее больше влекло к джазу и к поэзии битников, уже сходивших со сцены, к фолк-кафе и художникам.
Теперь она ненавидела всяческие «художества». Сама обладая немалыми способностями, она сумела направить весь свой художественный талант в домашнее русло. Луиза взяла в руки лоскутное одеяло, лежавшее на диване. Это было «одеяло Билли». Дори начала его шить восемнадцать месяцев назад, в день, когда родился Билли, и надеялась закончить, когда ему исполнится три.
— Прекрасная работа, мам, — сказала Луиза, разглядывая квадрат лоскута. — Правда, прекрасная.
— А, все это так, чтобы было чем заняться, когда бессонница мучит.
Излишняя скромность. Одеяло было великолепно.
— Просто произведение искусства. Настоящее произведение искусства.
— К черту искусство! Если одеяльце смотрится и ребенку под ним тепло, то и хорошо.
Но она лукавила. Замысел Дори был в том, чтобы сшить одеяло на тему сказок, какие рассказывают на ночь. На каждом квадрате была вышита сцена из какой-нибудь сказки. Без всякой последовательности тут чередовались библейские сюжеты, греческие мифы, басни Эзопа, легенды американских индейцев, китайские притчи, волшебные сказки, народные сказания и семейные анекдоты. Сперва Дори собрала все эти истории, потом сделала эскиз и принялась вручную сшивать и вышивать все это многоцветное великолепие. Не нужно будет читать ребенку на ночь, сказала она. Достаточно лишь показать ему на отдельный квадрат и рассказать, что на нем изображено. На каждой стороне одеяла было тридцать пять квадратов.
