Но вот погода испортилась, дни стали короче, и Кэсси теперь вынуждена была сиднем сидеть в гостиной, которая время от времени наполнялась дымом из камина, если капризный ветер вдруг резко менял направление. После обеда Том, отупевший от долгих дневных трудов, сидел, устремив взор в очаг. Юна вязала или читала книгу. Кэсси ерзала, сучила руками, вертелась на стуле.
– Кэсси, да что это с тобой? – спрашивала Юна. – Не можешь минутку спокойно посидеть?
– Юна, а может, в паб сходим? Ты как-то говорила, тут паб есть. То ли «Красный лев», то ли «Голубая свинья», не помню.
– «Синий колокол». А кто с Фрэнком останется, если мы все в паб уйдем?
– Ой, не подумала. Ну, может, с тобой вдвоем сходим, а, Том? Что скажешь?
– Нет, я не пойду. Наработался, ноги как деревянные.
До «Синего колокола» было две мили, но от Кэсси так просто не отделаешься.
– Тогда пошли с тобой, Юна. А Том посидит, правда, Том?
– Две бабы гуляют! – всплеснула руками Юна. – Да за кого нас примут?!
– Ох, ну и зануда ты. И ты тоже. Зануды.
– Так и есть. Я душный и отсталый.
Юна засмеялась:
– Ох и душный – задохнуться можно. А отсталый-то – заскорузлый, одно слово. И доволен – как свинья в своем говне.
Кэсси встала и подошла к окну. Из темноты за стеклом на нее в упор смотрело ее отражение. Она постояла у окна, потом подошла к Тому и хлопнула его по животу.
– Гусь лапчатый! – Она потянула его за рубашку. – А ну, покажи пузо, не высыпало?
Том схватил ее за запястье.
– Отстань, дурочка! – засмеялся он.
Кэсси снова отошла к окну и топнула ногой.
– Короче, я пошла в паб!
Она схватила пальто и шарф, и не успели Том и Юна и слова сказать, как она уже была за порогом.
Хлопнула дверь.
– Мы ей разрешили? – спросил Том.
– А куда деваться? – пожала плечами Юна.
– Вот так оно и бывает?
– Ну да.
– С ней ничего не случится?
Юна втянула воздух сквозь зубы.
– Не случится.
– Бедняжка Фрэнк, – вздохнул Том.
На следующий день Том отвез Кэсси на своем грузовике к автобусной остановке, чтобы она уехала в Ковентри. Фрэнку сказали, что Кэсси немного побудет у бабушки, – он воспринял новость беззаботно, видимо, его совсем не тяготило, что он останется на ферме. Кэсси снабдили гостинцем для Марты – яйцами, молоком и цыпленком. До остановки ехали недолго и все время молчали.
Выбравшись из машины, Кэсси сказала:
– Не думай, что я вас с Юной не люблю.
– Знаю, – тихо сказал Том.
– Просто в деревне я, кажется, свихнуться могу. Прямо кожу с себя содрать хочется, понимаешь? Орать и топать ногами хочется.
– Деревня не всем подходит.
– Но это не потому, что я вас не люблю.
– Знаю, Кэсси, знаю. А теперь мне надо ехать. Работа ждет.
– Вы ведь присмотрите за моим парнишкой? Конечно, присмотрите. Пока, Том, пока!
Фрэнку понравилось жить на ферме. Ему не пришлось к ней долго привыкать. Он будто тут и вырос. Бывало, испачкается, ноги промочит. Не раз поскальзывался он на коровьих лепешках, а однажды Юна услышала его протяжный вопль, и ей пришлось вытаскивать его из пруда с утками. Но, как она и говорила, мыла и воды у них хватало.
Особенно воды. Ферма была удивительно мокрым местом. Вода лилась с неба, пузырилась по земле, стояла в прудах, струилась ключами, ручьями и речушками – в городе такого не увидишь. Из земли сочилось, по ней текло, ее затопляло. Почва говорила с Фрэнком языком воды, и его любимым местом был мостик через ручей. Правда, «мостик» звучит слишком громко для нескольких досок, вдавленных в берега отцом Тома в слякотные времена, чтобы можно было перейти с верхнего поля на нижнее. Глубина быстрого ручья достигала всего нескольких дюймов: неопасно – и Фрэнку разрешали там играть. Мостик со всех сторон густо зарос ежевикой и чертополохом. Фрэнк обнаружил, что можно пролезть под досками мостика и спрятаться там от всех, как в берлоге.
Можно было устраивать себе норы и логовища по всей ферме. Кругом стояли полуразрушенные конюшни, покосившиеся сараи, ржавела заброшенная техника, а у зеленой изгороди в поле у ручья валялись искореженные обломки немецкого бомбардировщика, разбившегося в ночь сокрушительного налета на Ковентри.
Как-то раз Юна попросила Фрэнка помочь ей ощипать цыпленка. Фрэнк был очень хорошим помощником – он внимательно наблюдал. Она хочет угостить его этим цыпленком, он ведь такой молодец. Звучало заманчиво, и Фрэнк пошел с Юной в курятник. Она поймала упитанного цыпленка. Тот пронзительно закудахтал, задрыгал ногами и забил крыльями – казалось, несмотря на свою куриную породу, он вот-вот взлетит. По дороге домой, зажав цыпленка под мышкой, она двумя руками свернула ему шею и сразу же посмотрела на Фрэнка.
Он на всю жизнь запомнил выражение ее лица в ту секунду. Цыплячья голова повисла. Фрэнк понимал, что Юна только что голыми руками прикончила живое существо, но она смотрела так, будто ничего такого не случилось. В ее взгляде не было жестокости. Наоборот, она глядела на Фрэнка очень ласково, даже с жалостью, как будто это ему сломали шею. Она вроде бы улыбнулась, а глаза ее сильно заблестели. Ему вдруг показалось, что она выросла, стала грозной и могучей, а мертвый цыпленок – это жертва, принесенная ее силе, трофей, который ей можно носить на поясе.
– Давай, Фрэнк, – сказала Юна и разрушила чары. – Займемся-ка перьями.
Фрэнк отнес немного перьев к мостику и пустил их поплавать в прозрачном ручье. Затем он решил украсить свою берлогу. Извиваясь, он вполз в сухое пространство под мостиком, полежал, прислушиваясь к собственному дыханию, и стал втыкать перья в земляную стену, поддерживающую доску над его головой. Перья то вставлялись легко, то их острие не могло проткнуть засохшую грязь. Фрэнк поскреб землю ногтями. И вдруг наткнулся на что-то твердое и блестящее.
Эта находка не только тенью легла на всю его жизнь – он долгие годы хранил ее в тайне.
9
Фрэнку жизнь на ферме была по душе – и он там пришелся ко двору. Казалось, все складывается даже слишком хорошо. Юне и Тому нравилось, что рядом бегает ребенок. Том сказал, что ферме мальчишка нужен так же, как ей нужна собака во дворе и петух на стогу сена. Мальчик довершал картину. Когда он прожил у них полгода, они перестали предохраняться – не сразу, но без споров.
Вот как Юна объявила новости мужу:
– Том, а что б ты сказал, коли узнал бы, что твоя жена стельная?
