– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у. Господи, начинается, точно. Фрэнк, подержи меня за руку, лапушка.
Фрэнк бросился к тете, схватил ее за вытянутую руку, и Юна сильно, до боли сжала ему пальцы. Он увидел, как по лицу ее катятся крупные, с горошину, капли пота.
– У-у-у-у-у-у, – снова застонала она. – Поговори со мной, Фрэнк. Поговори со мной. Расскажи что-нибудь.
И Фрэнк рассказал тете Юне про палку. Про то, как сначала бросил ее в пруд, про Рубена, про ворота. Рассказ оказался длинным, и Юне, когда она переставала стонать, удавалось смотреть Фрэнку в глаза, кивать и с неподдельным интересом слушать.
Наконец Фрэнк закончил свое повествование:
– Тетя Юна, хочешь, палку покажу?
Юна громко рассмеялась и долго не могла остановиться, заходясь в хохоте. А потом снова застонала:
– О Господи, началось!
Она вжалась в кровать и разогнула колени. Перед Фрэнком предстала тетина расширившаяся вульва, и там, в середине натянувшейся ткани, розовело что-то величиной с грецкий орех. Фрэнк не знал, что видит макушку первого из близнецов.
Больше ему ничего не удалось увидеть – дверь в спальню распахнулась, и на пороге появился Том с женщиной, чуднее которой Фрэнку видеть не приходилось. Это была Энни-Тряпичница, крошечная повивальная бабка.
Энни-Тряпичница закружилась по комнате со своим кожаным мешком и котомками:
– Ну, как делишки?
На ней была юбка до щиколоток и мешковатая черная кофта. Черные как смоль волосы были убраны наверх старомодным узлом с заколкой. Один глаз у нее был почти закрыт, зато другой сверкал огнем, и им она старалась рассмотреть все, что было в комнате. Вынужденная обходиться только одним зрячим глазом, она рывками поворачивала голову, как птица.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… – заголосила Юна.
Энни-Тряпичница, рискуя своим огромным сверкающим глазом, поднесла его к самому месту действия.
– Вот-вот, – сказала она. – Но мы еще все успеем. А теперь, солнце мое, давай-ка кричи во всю мочь все, что хочешь, – это помогает.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!… – заорала Юна.
– Так-то оно лучше, солнце мое. – Энни сбросила с себя кофту, открыла окно и сунула Тому в руки мешок с рваным тряпьем. – Иди прокипяти это в большой кастрюле. Да побыстрей, солнышко!
Том пошел выполнять указание.
Тут вдруг повитуха замерла, наклонилась и поднесла свой блестящий ястребиный глаз к Фрэнку:
– А ты кто такой?
Фрэнк затрепетал. Он хотел сказать, как его зовут, но не мог вымолвить ни слова. Должно быть, это существо прилетело из какого-то другого мира. Она тем временем доставала из кожаного мешка свою экипировку, бутыльки, инструменты, и быстро раскладывала их на комоде, с которого все было убрано. От ее одежды до него доносился смешанный запах печного дыма, тушеного мяса и антисептика. Она вынула клеенку, отступила на шаг и махнула ей на Фрэнка.
– Говорят, мальчишкам на такое негоже смотреть, да только ерунда это. Пускай себе смотрят. Будут знать, что к чему. В общем, хочешь – оставайся, не хочешь – иди, солнышко, но если под ноги попадешься, дам по шее. Тебе решать.
– Иди к дяде Тому! – только и успела сказать Юна и снова зашлась в стоне.
Энни-Тряпичница принялась расправлять клеенку на постели, а Фрэнк почувствовал большое облегчение оттого, что эта колдунья отпустила его на волю. Он медленно спустился по лестнице. Увидев на кухне Тома у кастрюли, в которой кипятилось тряпье, он разразился слезами.
– А вот и наш добрый молодец! – Том сгреб его в охапку. – Ну, будет тебе! Все с тетей Юной обойдется, сынок! Ребеночек у нее будет! От теть всегда шуму много, когда они ребеночка рожают. Им так легче, чтоб он на белый свет вышел. Вот увидишь.
Но Фрэнк плакал не из-за тети Юны, ее вида и криков. В ужас его привело ночное пугало, которое он увидел наверху. А там в это время Юна тужилась все сильнее, помогая ребеночку выйти на белый свет, и ее стон перешел в крики. Фрэнку слышно было, как бабка подбадривает ее, чтобы та громче кричала.
Фрэнк вышел на улицу и оседлал велосипед. Он гонял по двору, под открытым окном, из которого голосила его тетушка. Проехался до пруда и обратно.
– Никогда больше этого гада к себе не подпущу – так и скажи ему, – услышал он, как вопит тетя.
В окне появилось лицо Энни-Тряпичницы, она сверкнула на него глазом и захлопнула окно.
Затем все стихло.
Некоторое время спустя, когда уже спускались сумерки, дверь отворилась, и Энни-Тряпичница позвала Фрэнка.
– Поди-ка сюда, солнышко, иди глянь.
Фрэнк осторожно вошел. На плите все еще мирно кипятилось тряпье. Повитуха пошла наверх перед ним и открыла дверь в спальню. Юна сидела в постели и держала спеленатого ребенка. Том сидел на кровати рядом и держал другого.
– Двоюродные твои, – с гордостью сказала Энни-Тряпичница. – Две хорошенькие девчушки. Запомни, за ними глядеть надо и всегда во всем помогать.
Фрэнк, раскрыв рот, смотрел на розовые макушки, видневшиеся из-под пеленок. Том глупо улыбался. На глаза у него навернулись слезы. Слабо улыбалась и измученная Юна.
– А теперь, – обратилась Энни к Фрэнку, – помоги-ка мне кой-чего сделать.
Она заворачивала что-то в газету. Как будто отрезанный кусок печени размером с небольшой мяч. Газета намокла, и Энни пришлось взять еще несколько листов – получилось что-то вроде свертка от мясника.
– Пошли, солнце мое, – сказала она, держа перед собой сверток. – Иди за мной.
Они вышли во двор. Фрэнк побаивался, но старался не отстать от этой карлицы.
– А где тут лопата? Молодец! То, что надо.
Она привела его к дальнему краю огорода, где Том выращивал лук, ревень и красную смородину.
– Надо нам все пчелкам рассказать. Обязательно. Расскажем? Расскажем про твоих двоюродных сестренок?
– Расскажем, – согласился Фрэнк.
Повитуха нашла местечко под кустами смородины и положила туда сверток. Потом выкопала в земле ямку, поместила туда послед и обернулась к Фрэнку, уставившись на него зрячим глазом.
– Слушайте, птички, пчелки-невелички, слушай всяк кусточек и слушай ветерочек. Ну-ка, солнышко, повторяй за мной!
Энни-Тряпичница помогла ему проговорить присказку.
– Ну вот, дело сделано.
Она засыпала сверток землей и с хрустом распрямила спину.
Они подходили к дому, когда во двор въехала на коне всадница.
– А это кто будет? – спросила Энни у Фрэнка.
– Мам! – закричал Фрэнк. – Двойняшки!
