– Чудно у вас тут, – не раз отзывалась Кэсси о Рэвенскрейге.
Этим словом она пользовалась примерно в тех же ситуациях, в которых Том-фермер употреблял слово «чума».
Ее термин точно отражал то, что происходило в коммуне. Хотя сестрам никогда раньше не приходилось жить в таком роскошном доме, а владел им джентльмен с почти аристократическими связями – у его знакомцев был чудовищно правильный выговор представителей высшего класса, – условия жизни в нем утонченностью не отличались. Почти во всех комнатах отставали от стен покрытые плесенью обои, на окрашенных поверхностях были отметины от обуви и царапины, а краны, раковины и ванны тут явно видали виды. Зато в доме был телефон и туалет не во дворе – удобства, до сих пор сестрам не знакомые. Когда Бити как-то обмолвилась об антисанитарных условиях и неряшливости, царивших в доме, ее обвинили в буржуазности.
– Что-что? – смущенно отозвалась Бити. К тому времени она прожила в коммуне всего пару месяцев. – Какие такие буржуазные предрассудки?
– Бити, милая, ты помешана на этом – вечно суетишься, все у тебя должно быть чистенько. Это и есть буржуазные предрассудки!
И тут Бити впервые посмела сказать что-то другому жителю коммуны поперек:
– Так что же, товарищ, значит, рабочий класс должен грязью зарастать? Значит, если ты пролетарий – пусть сортир будет загажен? Трудящимся нравится в говне жить – вы это хотите сказать? Это их выбор, да?
От резкого выпада Бити присутствующие слегка опешили, особенно молодой человек, который пять минут назад читал ей наставление. Воцарилось молчание. Наконец одна женщина воскликнула:
– Правильно, Бити! Молодец.
С тех пор прошло уже почти два года. В тот день она впервые взорвалась, и ей еще предстояло многое узнать и избавиться от многих иллюзий, но вера Бити в то, что, если постараться, коммуна может существовать эффективно, тогда не поколебалась.
Когда Бити и Бернард только присоединились к коммуне, они обнаружили на кухне пришпиленный к стене список правил, гласивших:
1. Все несут равную ответственность.
2. Лица, получающие доход, половину отдают на ведение хозяйства.
3. Собрания жильцов обязательны для посещения.
Постепенно Бити и некоторые другие члены коммуны расширили список, хотя это и было нелегко, так как нелюбовь анархистов к правилам всем известна. Двумя добавлениями, которые она отвоевала и которыми гордилась, были:
4. Мужчины тоже участвуют в уборке.
5. Научная работа не является уважительной причиной для невыполнения Правила 1.
Но особенное удовольствие ей доставляло шестое правило:
6. Мыть всю посуду за собой и не менее одного предмета за других.
Ни одно из этих добавлений не далось без борьбы, поскольку приспосабливаться приходилось не только к кодексу сексуального поведения, уразуметь который требовало большого труда. Казалось, все остальные в коммуне придерживаются каких-то само собой разумеющихся, словно бы врожденных, норм, в то время как она и Бернард узнавали эти правила впервые.
Например, когда обсуждались политические вопросы, она и Бернард говорили как положено профсоюзным деятелям – метали громы и молнии. Здесь же было принято разговаривать отстраненно, вести интеллектуальную беседу, как будто речь шла о делах академических, а не о реальных фунтах, шиллингах и пенсах, которые людям приходится считать. Чересчур беспокоиться о чем-либо считалось у них чем-то вроде прегрешения. И еще тут избегали противостояния лицом к лицу. Жизнь в ее семье и работа клепальщицей на заводе в годы войны научили ее: если тебе что-то или кто-то не нравится, выскажи это без экивоков, и тебе пусть скажут в ответ все, что думают. Здесь же никто и не пытался преодолевать разногласия, решать споры или обсуждать несходные взгляды. В ходу было в основном молчание и намеки, все предполагалось или подразумевалось, как будто хорошенько схлестнуться было ниже их достоинства.
– Да, действительно, чудно, – сказала Бити, возвращаясь от своих мыслей к разговору с сестрой.
– Не того я ждала, – посетовала Кэсси. – Не то чтобы мне тут не нравилось. Просто я думала, все будет как-то по-другому.
– А как по-другому?
– Ну… как в семье. Как будто это большая семья, где каждый друг дружке на выручку спешит. А тут – лишь бы полапать кого да позубоскалить исподтишка. И дрязги сплошные, хотя по виду и не скажешь.
– Да брось ты, Кэсси. А то мы дома между собой не ссорились постоянно!
– Ну, мы-то не по-настоящему ругались. Не все время хотя бы. А тут за глаза друг дружке кости перемывают.
Бити вздохнула. Ей нечего было возразить. Она думала о предстоящем собрании – там сегодня вечером она должна была вступить в бой с людьми, не склонными к хорошей перебранке. Каких-нибудь пакостей следовало ожидать с самого начала, и она ума не могла приложить, как тут быть.
Кэсси вздохнула и топнула ножкой:
– Лучше бы Фрэнк был тут с нами. При детях им бы самим тут пришлось немного повзрослеть!
Бити посмотрела на сестру:
– Кэсси, ты гений. Обязательно приходи вечером на собрание. Не опаздывай!
Бити успела достаточно изучить политическую кухню, чтобы знать, что решения чаще всего принимаются не во время собрания, а до него. Прежде чем выступить со своим предложением, она заручилась всей возможной поддержкой. Кроме нее самой, Бернарда и Кэсси, обладавших, как жильцы, по полному голосу, свое мнение могли высказать еще четыре или пять человек. Все остальные уклонились от выполнения Правила № 3, сославшись на «срочную научную работу» – это могло означать все, что угодно, – от катания на лодке до ухаживания за дочерью декана.
Каждый член коммуны входил в список какой-нибудь политической группировки, который составлялся перед выборами на наскоро созывавшихся конференциях левых сил. У Бити была мудрая подруга в лице Лилли (Союз художниц-лесбиянок), кроме того, обычно можно было рассчитывать на Джорджа (IV Интернационал марксистов-ленинистов). Ясно, что в стане врагов будет Филип (Маоистская группировка), – он все еще не отошел после выволочки по поводу чистоплотности рабочего класса. Был еще Робин (Лига радикальных вегетарианцев и антививисекционистов), который все решал только в последнюю минуту. Тара (Неприсоединившиеся анархисты) поддерживала ее вместе с Лилли во всем, что касалось феминизма, но недавно неизвестно почему изменила ей. Тара подрабатывала в книжном магазине левой ориентации в городе и ездила туда на велосипеде. Бити она холодно сказала, что постарается вернуться к началу собрания. Бити подсчитала сторонников и до отъезда Тары успела открутить ниппель на заднем колесе ее велосипеда. Так делалась политика в Рэвенскрейге.
Для принятия решения требовался консенсус, но никто не был наделен правом безрассудно наложить вето. Таким образом, чтобы что-то изменить, «за» должны были проголосовать все, кроме, может быть, одного, и поэтому часто сохранялось существующее положение.
