Книга Правда жизни, страница 61. Автор книги Грэм Джойс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Правда жизни»

Cтраница 61

– А кое-кому в карманы позалезали, – подхватил Бернард.

– А кое у кого задницу облизали.

– Как-как?

Бити пожала плечами. И вдруг засмеялась:

– Пойдем в «Золотой крест», пива хочется. В этом-то старинном пабе рядом с разрушенным

собором, за парой кружек пива, поругивая оскандалившихся архитекторов, дельцов, у которых везде все схвачено, продажных членов Совета, испортивших дело возрождения Ковентри, Бити и Бернард и решили, что будут выдвигаться в Городской совет.

Через несколько дней после застолья по поводу возвращения блудных детей Уильям снова пришел к Рите.

– Я ненадолго, – сказал он.

Рита провела его в гостиную. Когда он попытался обнять ее, она прижала ладонь к его груди и немного отступила.

– Уильям, я так не могу: забегаешь на минуту, а потом ищи ветра в поле.

Уильям рухнул на диван, почесал в затылке, посмотрел на нее. Его ноздри затрепетали. Потом он взглянул на фотографию Арчи, стоявшую на каминной полке.

– Ты ни в чем не виновата. Ни в чем. Рита села рядом с ним, положила руку ему на колено.

– Я по ночам плачу.

– Правда?

– Да. Плачу, потому что до сих пор по Арчи тоскую и по тебе тоже. Ты со мной и не со мной. Мы как будто вместе – но мы не вместе. Ты так устроил, я теперь только и делаю, что о тебе думаю, но быть с тобой не могу.

У Уильяма опять защекотало в носу. Он обвел взглядом комнату, словно пытаясь найти решение, ища подсказки – что ей ответить.

– Рита, чем-то у тебя тут попахивает.

– Ты очень романтичен!

– Говорю, как есть.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что это от меня? – засмеялась Рита.

– Ну конечно, не от тебя. В доме чем-то.

Он снова быстрым взглядом окинул комнату. Остановиться было не на чем. Обычные безделушки, портрет Арчи и цветок в горшке на каминной полке.

– Иди ко мне, дай я тебя обниму.

На этот раз Рита не сопротивлялась – наоборот, прижалась к нему. Он зарылся носом в воротник ее блузки, вдыхая ни на что больше не похожий пьянящий запах, природный аромат ее тела, приковавший его к ней. Ради него он и приходил. Он глубоко вдохнул. Запах был крепкий, пряный. От него проходило помешательство и наступало здравомыслие. Это был оазис. Островок в темноте. От такого аромата и не оторваться.

Но Уильям оторвался. Он выпрямился, и его ноздри снова дернулись. Что-то не давало ему покоя. Он опять скользнул взглядом по комнате.

– Ты что?

– Мне надо идти, – со вздохом сказал он. – Правда надо. Послушай, Рита, – сказал он, вставая. – Вот-вот Рождество. Сколько-то дней я не смогу к тебе приходить. Праздники. Ребятишки и все такое. Все будет хорошо, правда же? Рождество все-таки.

– Все будет хорошо, – тихо сказала Рита. Она понимала – Уильям прощается.

Он наклонился поцеловать ее. Она подставила щеку, он чмокнул ее и вышел через парадную дверь. Она не стала его провожать. Дверь негромко защелкнулась за ним. Рита задумчиво смотрела на цветок в горшке на каминной полке.


Рождество 1951 года выдалось не самым веселым и по другой причине. У сестер был обычай – ходить в гости друг к другу, по возможности всем вместе. Но Аида и Олив друг с другом НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ.

Так как НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ было особенно трудно, находясь в одном помещении, искусство увиливать от встреч друг с другом по своей тонкости и точности превзошло технологию изготовления бомб, которой почти все сестры научились во время войны. Если в какой-то день все вместе шли в гости, необходимо было заранее выяснить, когда одна собирается уходить, так, чтобы после этого могла прийти другая, и две враждующие сестры как бы вступили в сговор, хотя ни за что бы в этом не признались.

– Пусть эта дура делает что хочет, – заявила одна.

– Пусть эта дуреха поступает, как ей заблагорассудится, – сказала другая.

Остальные старались не принимать ничью сторону, даже если кто-то больше сочувствовал одной из них. Эвелин и Ина всегда считали Аиду слишком властной, в то время как Юна и Бити нисколько не скрывали, что их раздражает суетливость Олив и ее болезненное желание за всеми углядеть. Кэсси, выслушивая доводы сестер, склонялась то на одну, то на другую сторону.

– Но у Олив – золотое сердце, – старалась Кэсси убедить Бити.

– Да, Кэсси, но она пользуется этим, чтобы все чувствовали себя обязанными ей, – отвечала Юна.

– Наверное, так и есть.

Или же Кэсси говорила:

– Но Аида просто старается быть со всеми нами справедливой.

– Это, Кэсси, конечно, так, – отвечала Ина, – но ей всегда и везде нужно настоять на своем.

– Вообще-то, да.

Марта не вмешивалась и прямо сказала и Аиде, и Олив, что они ведут себя как школьницы. Но, что бы ни случалось, пирог всегда разрезался на восемь равных частей. Так должно было произойти и в этот раз.

– Бабушка, – спросил как-то Марту Фрэнк, – а почему тетя Олив и тетя Аида друг с другом не разговаривают?

– Они друг дружку в Ковентри послали. Фрэнк непонимающе заморгал.

Марта вычистила трубку и набивала ее свежим табаком.

– Так говорят, когда друг с другом не разговаривают, – в Ковентри послал.

– Это из-за того, что тогда за столом получилось?

– Ну, все говорят, что из-за этого, но на самом деле это не так. Из-за того, что за две минуты случилось, разговаривать не перестают.

– А из-за чего перестают?

Марта раскурила трубку, выпустила облако синего, сладко пахнущего дыма. Фрэнк внимательно смотрел на нее сквозь дым. Наверное, этот дым попал ей в глаза – они заслезились. Ответила она не сразу.

– Это все призраки, – сказала она.

– Призраки?

– Они. Если с человеком не разговаривать, можно его в привидение превратить. Убить так можно человека, понимаешь, в камень обратить. Зато он рядом, можно мучить его без конца. Никогда так не делай, слышишь меня, Фрэнки?

– Хорошо, бабушка.

– Вот так. А теперь ступай поиграй у себя, а я отдохну чуток.

29

Аида и Олив были на ножах весь 1952 год и большую часть лета 1953-го. От этого страдали все – приходилось идти на ухищрения, чтобы открыто не встать ни на чью сторону и продолжать одинаково доброжелательно разговаривать с обеими. Хотя Марта и твердила, что встала бы на колени, лишь бы две сестры одумались, ее больные суставы не позволили бы ей разыграть такую сцену, да и вообще Марта не склонна была к театральным жестам. Некоторое время она просила и увещевала, но стало только хуже. И она прекратила попытки. В конце концов, она по своему опыту кое-что знала о том, что такое долго молчать, и вполне понимала, что может нарушить такое молчание, а что – нет.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация