Например, ее удивляло, что Мэтт мог столь оживленно нести такую околесицу в затяжном припадке самоуверенности, доступной лишь человеку, которому первые восемнадцать лет его жизни окружающие твердили только о том, какой он замечательный и необыкновенный. И что Сабина могла раскладывать салфетки или сидеть, выражая всем своим видом холодное элегантное внимание, в полной убежденности, что раскладывать салфетки и сидеть полагается только так, даже если твоя голова может в конце концов отвалиться, не выдержав напряжения. Или что Крисси могла непрерывно болтать о сексе, блистая своим шикарным произношением, закидывая ногу на ногу и тут же меняя позу и поглаживая себя по бедрам, до тех пор, пока не начинало казаться, что ее влагалище в любой момент может выскочить из-под
стола и укусить за ногу проходящего официанта. И что Джеймс портил себе удовольствие от прекрасных вин тем, что упорно находил горечь, отраву и гадость в каждой третьей, если не второй бутылке.
По крайней мере, так все это представлялось Рейчел. Ей хотелось, чтобы – раз уж они все равно считают ее «девчонкой из Эссекса» – кто-нибудь из них назвал ее так в глаза, и тогда она могла бы обратить все в шутку. Но, несмотря на все сложности, сначала эти четверо действительно нравились Рейчел. Она сожалела о пробелах в своем образовании, о несовершенных манерах, о том, что, когда она чем-то увлекалась и не могла оставаться равнодушной, ее голос становился громким и пронзительным. Но она была искренне благодарна судьбе за то, что, в отличие от товарищей по отдыху, не была так очевидно задергана жизнью.
– А почему у вас татуировки? – задала следующий вопрос Бет.
– Бет! – одернула ее мать.
– Ну почему нам никого ни о чем даже спросить нельзя? – возмутилась Бет.
– Это невежливо, – ответила Джесси, разглядывая яркий кельтский узел на правой руке Рейчел.
– Все в порядке, спросить можно. Это я сделала, когда путешествовала. Когда жила в палатке в валлийских горах.
– Правда? – У Джесси загорелись глаза.
– Правда? – скептически переспросила Сабина.
– Так ты была путешественницей «Новой эры»
[15]
и жила в палатке? – ввернула Крисси.
– Путешественницей я была. А никакой «Новой эры» нет, как мне кажется.
– А что тогда есть? – спросил Джеймс, который проходил мимо стола и внезапно заинтересовался разговором.
Краткий роман Рейчел с Джеймсом был ошибкой, и, вероятно, принимать приглашение отдохнуть вместе с ним, его семьей и всеми остальными тоже не стоило. По с тех пор, как роман закончился, прошло уже два года, и она, хотя и не понимала, почему Джеймс ее пригласил, была уверена, что они оба не хотят начинать все сначала.
Когда пробирающая до костей сырость, холод, насморк и вечная грязь – атрибуты жизни в палатке – в конце концов заставили Рейчел спуститься с вершин и вернуться в город, она согласилась на работу секретарши в одном из агентств. В фирму «Гамильтон и Пут» ее приняли на должность временного личного секретаря-референта Джеймса, так как его личная секретарша слегла после нервного срыва. С Джеймсом Рейчел познакомилась только на третий день. Зато в первое же утро, явившись на работу, она была потрясена тем, как одеты многие сотрудники, – ни дать ни взять, в театр собрались. Даже Джемперы (так в фирме называли финансистов) – люди творческие и с переменчивым настроением – следовали законам модных журналов. По должности ей полагалось служить связующим звеном между Джемперами и Костюмами, этими напыщенными представителями «конторы». На следующее утро Рейчел пожала плечами, вытащила из шкафа маленькое черное платье, развернула пару дорогих тонких чулок, надела туфли на призывно-высоких каблуках и нанесла на лицо тональный крем и быстросохнущую косметику. Потом распустила волосы.
– Это рабочий день, – сказала она своему отражению в зеркале.
К одиннадцати тридцати второго дня она получила три приглашения пообедать и от всех отказалась. Рейчел и раньше работала временной секретаршей и знала, что и как надо делать. К тому времени, как Джеймс вернулся из деловой поездки на север Англии, она уже разбиралась в том, что происходило в офисе. Он был доволен, что все письма, которые она писала, были безупречно грамотны и аккуратно оформлены. Он был удивлен, когда она обратила его внимание на пример двойной бухгалтерии. Он был поражен, когда она сумела на сносном французском поговорить с клиентом, позвонившим из Парижа.
– Какие у вас планы на обеденный перерыв? – спросил Джеймс.
– В Британском музее будет интересная лекция.
Она сказала это в шутку. Шутки Джеймс не понял.
– А-а. Ну, может, в другой раз.
Рейчел стала загадкой для всей конторы. Энергичная, исполнительная и благожелательная, она держалась несколько наособицу, отклоняя все приглашения в кафе (в обеденный перерыв) или в бар (после работы). И, скрывая татуировки, смеялась над позерами Джемперами и возражала высокомерным Костюмам.
– Вы хотели бы перейти у нас на постоянную ставку? – однажды спросил ее Джеймс.
– Нет. Я эту работу ненавижу. Дурдом. Джемперы ходят мрачные и ноют, как недоделанные рок-звезды. А Костюмы суетятся, как биржевые брокеры в восьмидесятых.
– Да что вы? Все настолько плохо?
– Да не плохо, просто скучно. Работа трудоемкая и рутинная. Все интересное достается вам.
– Интересное? Вы думаете, у меня интересная работа? Посмотрите-ка на того парня. – Рейчел проследила за его взглядом и сквозь стеклянную перегородку увидела человека, которого, как она знала, звали Мэтт. – Мой друг. Сто лет его знаю. Но все идет к тому, что мне придется его уволить.
– Почему?
– Работа такая. А вы говорите – интересная.
– Я работаю, только чтобы накопить денег на следующую поездку, – сказала Рейчел, чувствуя потребность заполнить тишину словами. – Мы с приятелем собираемся в путешествие по Африке.
– По Африке? – переспросил Джеймс и этим ограничился.
Но спустя неделю после этого разговора приятеля уже не было, и, следовательно, не было никаких африканских планов. Рейчел предъявляла к спутникам жизни высокие требования и, если они таковым не соответствовали, не всегда оплакивала разрыв. В ту пятницу, когда Джеймс освободил от занимаемой должности человека по имени Мэтт, с которым Рейчел успела чуть-чуть пообщаться и который ей понравился, Джеймс заявил, что очень удручен и расстроен.
– Я же его столько лет знаю. Столько лет!
– Вам, наверно, очень тяжело.
– Выпьете со мной стаканчик?
