– Та-та-та, бестолковая ты девка, из-за тебя все зеркало запотело! – Малькольм, появившийся у нее за спиной с тряпкой и аэрозолем, оттаскивает ее от зеркала. – Слезай, я протру стекло.
Освобождаешь место у туалетного столика, в то время как Малькольм приступает к чистке зеркала. Складываешь руки на груди и скрещиваешь ноги в лодыжках – уступка благопристойности. Тряпка в руке Малькольма протестующе скрипит при энергичном трении о стекло.
– Ну вот. Больше не дыши на него.
– Я постараюсь вовсе не дышать.
Он дергает резинку пояса, на которой держатся подвязки; резинка больно хлопает ее по ягодице.
– Возвращайся на прежнее место и следи, чтобы зеркало было чистым!
Серьезно подумываешь о том, чтобы вернуть Малькольму его деньги. Затем снова размышляешь о Франции и Дордони. В заключение решаешь возмутиться:
– Здесь холодно.
– Жалуйся в свой долбаный профсоюз.
Белые чулки, подвязки, белые туфли на высоких шпильках. Нейлоновая ткань слегка цепляется за неровности красного дерева, когда она вздергивает ногу вверх и ерзает по столику, выбирая наиболее удобное положение для ягодиц. Но только после того как она прикоснется кончиком языка к своему зеркальному отражению, послышится щелчок затвора автоматизированной камеры Малькольма. Резкая боль в сухожилии заставляет ее подтянуть колено обратно.
Малькольм снова высовывается из-за своей камеры.
– Да нет же, тупица неотесанная, ты должна оставаться раскрытой! Дошло до тебя? Концепция тебе понятна?
В очередной раз вынужденная слезть на пол, повернувшись к нему лицом, она роняет руки вдоль тела.
– Да, по-моему, я улавливаю «концепцию». Вряд ли мне потребуется ученая степень доктора философии Кембриджского университета для постижения – в общих чертах – этой вшивой концепции, которая сводится к тому, чтобы продемонстрировать тебе мою промежность.
Для Малькольма более привычно распекать свои модели за их явное невежество или тупость. Кое-кто из них даже огрызается в ответ, но немногие решаются предположить, что дефицит интеллекта – скорее на его стороне камеры.
Воздев руки, начисто отбросив фальшивый выговор уличного торговца, на этот раз он являет собой образчик елейного обаяния Чартерхауса
[17]
.
– Просто ты не расслабилась как следует, дорогая. Давай-ка посмотрим, не найдется ли у меня что-нибудь подходящее.
Он копается в выдвижном ящике комода на другом конце студии, извлекает из маленького пластмассового саше пудреницу с зеркальцем и выкладывает две дорожки кокаина. Оставляет саше открытым на столе. Она дала себе зарок избегать этого, но, когда Малькольм сворачивает трубочкой десятифунтовую банкноту и втягивает носом белый порошок с зеркальца, она понимает, что капитулирует в ближайшие полчаса. Жадно подрагивающие ресницы Малькольма, когда она принимает от него предложенную пудреницу. Удерживает свернутую банкноту над порошком, поймав в зеркальце пудреницы собственный глаз, загоревшийся возбуждением. Фиолетовый дождь, пока еще не исчезнувший из ее зрения. Щурится, вдыхает кокаин. Мерцающие фиолетовые искры разлетаются, как потревоженный вьюгой сугроб. Теперь, при раздражающе резком студийном освещении, ее глаз кажется желтушно-желтым и к тому же с красным ободком вокруг зрачка – глаз, который видел слишком много. Глаз совы.
Глубокие вздохи. Снова взбирается на туалетный столик. Когда же кончик ее языка слегка касается своего отражения, она думает о Франции, о Дордони, и в зеркале, чуть-чуть запотевающем вопреки ее стараниям задержать дыхание, за мерцающей лиловой пеленой она видит себя одиннадцатилетней девочкой. Вот сад, а вот сливовое дерево, гнущееся под тяжестью плодов, здесь и самая настоящая голубятня. Пока голуби вспархивают, и садятся, и перелетают с места на место, с их перьев осыпается белая пыль, похожая на кокаин. Сад залит странным золотистым светом, проникающим туда лишь в то время, когда солнце выжжет туман, и более того – исходящим от людей вокруг нее, словно каждого специально подсвечивают из-за спины, как во время фотосъемки. Мать. Отец. Мелани. Все играют в этом библейском сиянии.
Итак, Мелани стоит на голове, позади нее – сливовое дерево, в ветвях его запуталось пульсирующее желтое солнце. Кузина Мелани, двумя годами старше ее, резвая и красивая Мелани, с ногами, разведенными в виде широкой римской пятерки (или буквы V), показывает акробатический номер, играя со сливовым деревом и золотым солнечным диском, удерживая их в равновесии у себя между щиколотками или жонглируя ими не хуже заправской циркачки; ее голубая хлопчатая юбка, сбившаяся и болтающаяся на животе, так что видны трикотажные панталоны. Созерцающий папа. Мама, созерцающая папу, который созерцает.
Сливовое дерево! Свежие плоды, опадающие каждый день. Папа говорит, нам можно их есть, некоторые такие разбухшие, налитые и увесистые, что под действием собственной тяжести впитываются спекшейся до каменной твердости почвой; при ударе о землю плоды лопаются, пятная все вокруг брызгами красного сока и растекшейся мякотью. Словно ежедневный ритуал кровопускания, создающий в воздухе запах брожения.
– Дыхание! – слышен издалека голос Малькольма.
Белые голуби вырываются из голубятни, взлетают вверх, в солнечное пространство, и пропадают из вида. Мелани становится с головы на ноги. Попытка подражать кузине не удается. На затвердевшую землю падать больно. Дни тянутся долго, вечера изобилуют звездами. Папа, стоящий позади них, ее и Мелани, – одна рука у нее на плече, другая указывает вверх, в бесконечность. «Взгляни, вот Близнецы. Твой знак. Ты смотришь в прошлое. То, что ты видишь сейчас, – это свет, дошедший до нас из давно минувшего прошлого. А у тебя какой знак зодиака, Мелани?»
Вздохи о былом. Зеркало тускнеет. В нем – искаженное отображение происходящего: словно подкрадывающийся сзади хищник, медленно приближается Малькольм. Она чувствует легкий толчок в нижнюю часть спины.
– И не пытайся! – Сползая с туалетного столика, внезапно охрипшим голосом. – Даже не думай про это!
– Только по-дружески! – Малькольм пробует шутить, приводя в порядок свою одежду. Если это шутка, то такими шутками ее не проймешь. Она доведена до белого каления. – Не кипятись, деточка! – Это снова уличный торговец. – Я только собирался слегка тебя потискать. Мы все закончили и подзапылились.
– Вот и отстань! Малькольм кривит рот:
– Пошла вон! Одевайся. Свои деньги ты уже получила.
Скрываясь в кабинете, он продолжает выкрикивать оскорбления, однако его указания излишни. Она уже успела скинуть чулки и подвязки, а теперь натягивает одежду, в которой пришла. Перед уходом посещает маленькую туалетную комнату рядом со студией. Ей на глаза попадается жестяная банка с порошком отбеливателя.
Вернувшись в студию, – его все еще нет в помещении – она подсыпает горсть отбеливателя к кокаину в пластмассовом саше Малькольма. Засади это себе в ноздри. Через несколько минут опять появляется Малькольм.
