Сабина удивилась:
– Это правда?
Мэтт поставил свой бокал:
– Правда заключается в том, что Джеймс ничего бы с нас не взял за эти каникулы.
Щеки Сабины вспыхнули. У нее земля ушла из-под ног. Она возмущенно взглянула на мужа:
– Как это щедро с нашей стороны. Джеймс посмотрел на склоненные головы своих дочерей.
– Кушайте, кушайте, девочки, – сказал он. – Это просто буря в стакане воды.
Но ужин был испорчен. Когда съели все блюда, выяснилось, что ни у кого не осталось места ни для десерта, ни даже для кофе; кроме, пожалуй, Джеймса, который отведал и то и другое, да к тому же насладился еще сыром, портвейном и очередной бутылкой вина. Когда официант принес счет, Мэтт достал кредитную карточку и накрыл ею сложенную полоску бумаги, даже не посмотрев на цифры. Официант потянулся за кредиткой, но Сабина, мягко коснувшись плеча Мэтта, перехватила ее и спрятала под столом.
– Джеймс, – окликнула она мужа.
– Мэтт угощает, – ответил тот.
– Я с удовольствием заплачу, – вставил Мэтт. – Правда.
– Джеймс, – повторила Сабина.
Джеймс отвернулся. Официант переминался с ноги на ногу.
Джесси наблюдала за родителями с ужасом и интересом. – В другой раз, Мэтт, мы пойдем в ресторан, который ты выберешь сам; и вот там ты за все и заплатишь. Но сегодня у меня такое хорошее настроение, что я расплачусь сама. Джеймс?
Официант поглаживал усы. Мэтт умолял позволить ему заплатить, но Сабина была непреклонна. Наконец Джеймс с показным спокойствием достал свой бумажник и протянул официанту пластиковую карту. Тот схватил ее, словно опасаясь, что его и на этот раз опередят.
Выходя из ресторана, Джесси спросила:
– Можно мне поехать с Мэттом и Крисси?
– Нет, – сухо ответил Джеймс. – Нельзя.
В «мерседесе» по дороге домой Джесси все время тошнило.
40
При замедленной съемке видно, что одиночные (в человеческом восприятии) вспышки молнии на самом деле представляют собой серию разрядов числом до сорока двух.
Каждый разряд длится 0,0002 секунды. Интервалы между разрядами составляют приблизительно 0,02 секунды.
В среднем вспышка молнии продолжается четверть секунды.
41
Прошлое не стоит на месте. Отражения событий дергаются в зеркале наставницы, словно картинка в телевизоре с неисправной вертикальной разверткой. Она снова заглядывает в глубину глаз Грегори. Гроза заканчивается, молнии отступают. Она видит искаженное отражение своей головы в его черных зрачках. Отвернувшись, зашторивает на ночь окно.
Осматривая каждый угол квартиры самым тщательным образом, она собирает все свои личные вещи. Одежду она запихивает в сумку, которую принесла с собой, все остальное складывает в черный пластиковый мешок. На это уходит не так много времени. Грегори никогда не разрешал ей что-либо менять в мрачной обстановке квартиры, пресекал малейшие попытки внести в нее женский уют. Однажды он сказал: в своей комнате делай что хочешь, но не смей убирать во всей остальной квартире. Только теперь она осознает, как мало повлияла не только на квартиру, но и вообще на жизнь Грегори.
Что же касается его смерти, то тут ее роль оказалась более значительной.
Когда обнаружат тело Грегори, его смерть, скорее всего, припишут если не передозировке, то, по крайней мере, грязному шприцу. Она достаточно знает о наркотиках и наркоманах и может представить себе, как долго полиция провозится с его трупом.
Она тщательно умывается и чистит зубы. Рассматривая свое лицо в зеркале ванной комнаты, она думает о том, что кожа у нее немного суховата. Главное сейчас – добраться в Дордонь. Всегда существует возможность, что на улицах Парижа найдется другой ангел, который возьмет тебя под свою опеку.
Лежа па кровати в безмолвствующей квартире, она пытается представить себе, что делает сейчас в Дордони ее сестра. Вот так сюрприз она ей преподнесет, будет настоящее слияние душ. Сколько же времени прошло с тех пор, как они виделись в последний раз? Слишком сложно. Каждый раз, когда она пытается сосчитать годы, цифры растворяются во мгле.
Однако никакой туман не был в силах поглотить те далекие каникулы в Дордони. Наоборот, они блистали в памяти, словно озаренные золотым, библейским светом. Сияли лица ее родных. Росла высокая и блестящая зеленая кукуруза. Даже потрескавшиеся скалы казались шелковыми, а не каменными. Сама память была похожа на лазурные небеса, на залитую глазурью керамику, готовую разбиться на части.
А еще там были мама, отец и кузина Мелани. И голубятня, и сливовое дерево. И Мелани разрешается выпить вина. Почему это Мелани можно выпить вина? А маме можно? И нам всем можно выпить вина? И у Мелани из губы течет кровь. Можем мы все…
Все это надо забыть. Грегори по-прежнему сидит на своем стуле. Выйдя из ванной без одежды, она пересекает квартиру, чтобы взглянуть на его тело. Мертвыми глазами он рассматривает ее наготу. Она испытывает необычное смущение, которого раньше, когда он был жив, никогда не ощущала. Если она закроет ему глаза, это ее выдаст, впрочем, и смысла в этом обряде она не видит. Пусть мертвые смотрят на мир. Многие верят, что души умерших отлетают с последним вздохом. А вдруг это ошибка? Что, если души выходят через глаза? Что, если закрытые глаза и монетки на веках стали капканами для миллионов душ, заточенных в разлагающихся трупах?
Она дотрагивается до щеки Грегори. Щека уже немного остыла. На голых руках и под подбородком из-за застоя крови кожа приобрела бледный синевато-красный оттенок. Если только дело не в дурманящем действии фиолетового свечения, которое все еще исходит от трупа, но тускнеет с каждой уходящей секундой.
Она возвращается в свою комнату, садится перед зеркалом и начинает накладывать грим. Белое лицо. Тонкие черные линии, проведенные карандашом для век. Соблазнительно пухлые губы. Пунцовая помада. Она подрумянивает ореолы вокруг сосков и надевает чулки с поясом. Атласные перчатки до локтя. Лакированные туфли на шпильках. Она готова.
Стоит рядом с ним, слегка расставив ноги.
– Одну на дорожку, – говорит она, зажигая легкую сигарету и вставляя ее в длинный изящный мундштук. Глубоко затягивается и пристально смотрит в мертвые глаза Грегори. Выдыхает дым прямо ему в лицо. – Ну как, помогло? – спрашивает она, докурив сигарету.
Она возвращается в свое общежитие, ложится на кровать и глядит в потолок, мысленно уносясь к золотому свету Дордони. Они постоянно играют в игры, со считалками и без считалок: «на крылечке две овечки», «в ямку бух», «кошки-мышки», «что хотите, то купите», прятки и пятнашки, «свинка на картинке», чехарда и жмурки, теннис и раскидайчик, придуманные и совсем бессмысленные; и акробатические сальто, и кувырки, и стойки; и Мелани всегда побеждает! Мелани всегда побеждает! Мелани, совершенная, как нитка бус, нарядная, как вымпел на шесте, яркая, как переливающийся всеми цветами радуги раскидайчик. Как бы она хотела быть рядом с Мелани, гулять с Мелани, жить вместе с нею. А еще ее отец, выдумщик такой, всегда готов предложить новую забаву, лишь бы позволила погода, – и каникулы тянутся вечно, словно убегающая вдаль извилистая дорога.
