Бывшее жилище одной благородной бретонской семьи, отель «Йорк» принимал знатных клиентов. Здесь жил английский посол сэр Дэвид Хартли, приехавший в Версаль вместе с Бенджамином Франклином на подписание договора о независимости Соединенных Штатов.
Ему улыбнулась удача. В самом деле, отель был полон, но его хозяин узнал молодого человека с первого взгляда и принял его как старого друга.
— С самого приезда господина графа седьмого числа этого месяца я каждый день ожидал прибытия господина шевалье, — заявил он ему, сопровождая Жиля по широкой лестнице.
— Господин граф? Какой граф?
— Ну, конечно же, господин граф де Ферсен. Господин шевалье, стало быть, не знает, что мой дом полон шведов.
— Ах так? Что же это за нордическое нашествие?
— Я вижу, что господин шевалье любит посмеяться. Речь идет о свите Его Величества короля Густава Третьего, я хотел сказать — господина графа де Хага. Он посещает нашу страну по возвращении из Италии. И господин де Ферсен входит в состав этой свиты. Он живет с господином бароном де Стедингом.
— Так, стало быть, он здесь?
— В этот час он отсутствует, господин шевалье. Господа находятся в Версале и пробудут там весь день: они пользуются большим успехом. Их много принимают. Вот ваша бывшая комната. Она свободна, но она еще не совсем готова.
— Это не важно: я же не лягу спать в разгар полудня. Мне надо принять ванну, закусить, и позаботьтесь о лошадях, Мерлин пусть отдохнет, а мне нужна свежая лошадь для очень важного визита.
Через час Турнемин был уже умыт, выбрит, затянут в свой бывший драгунский мундир и сидел верхом на лошади, предоставленной ему Картоном, оставив Понго отдыхать, — ему удалось вновь наладить свои старые связи с Луизон, горничной, крупной брюнеткой. Она еще в первый приезд индейца во Францию оказалась чувствительной к его экзотическим прелестям, к его наголо выбритому черепу и длинным и мощным передним резцам.
Жиль рысью отправился к отелю Рошамбо.
На этот раз путь был краток. Владения Рошамбо были расположены на улице Шерш-Миди. Дорогой Жиль от всей души взывал к Богу, Святой Деве и ко всем святым, чтобы его добрый гений не уехал куда-нибудь на край света или же в свою милую Турень.
Удача не покинула его. Генерал находился не только в Париже, но даже у себя, и одно лишь упоминание своего имени открыло перед Жилем все двери дома, находившегося, однако, в лихорадочных приготовлениях к отъезду. Ходили солдаты с бумагами, слуги таскали сундуки, дорожные сумки.
— Генерал готовится к отъезду в деревню? — спросил Жиль, мысленно возвращаясь на несколько лет назад в Брест, когда он, молодой корнет, бегал с регистрационной книгой в руках во время подготовки экспедиции в Америку.
Признав офицера, солдат остановился, поприветствовал его.
— Не в деревню, господин лейтенант. В Кале.
Король отдал приказ генералу Рошамбо сменить маршала де Круа. Он назначил его командующим самым важным военным округом севера.
— Черт побери. И скоро отъезд?
— В конце этого месяца. Извините, у меня много дел.
«Ну что же, — подумал Жиль, глядя на уходившего солдата. Он был совсем похож на него, тогдашнего. — Я приехал вовремя.»
Рошамбо принял своего бывшего секретаря как вновь обретенного сына, расцеловал его в щеки, дружески хлопал по плечам, радовался его здоровому виду. Затем он устремился к широкому креслу, крикнув слугам, чтобы принесли шампанского.
— Истинный Бог, шевалье, ты даже себе представить не можешь, как я счастлив видеть тебя! — воскликнул он после того, как молодой человек поздравил его с новым назначением. — Ты принес с собой ветер Атлантики, воспоминания о минувших днях, наших славных делах в Америке. Я счастлив, но и удивлен. Я же готов был поклясться, что ты долго в Испании не усидишь.
Напыщенность и ханжество тащатся за этим двором, как драгун волочит свою саблю в лесах Виргинии! Тебе это не могло подойти.
— Я думаю, что скорее я не подошел им, господин генерал. С вашего разрешения, я поведаю вам о моих злоключениях до того, как вы откроете шампанское.
— Ждать? Почему? Шампанское — это как хорошенькие женщины: не надо заставлять их ждать, иначе в них нет смысла.
— Может быть, вы уже и не будете иметь желания пить шампанское с осужденным, скрывающимся от смертной казни, которого ищет королевская полиция и инквизиция.
Усеянное шрамами лицо героя войны за независимость не выразило никакого удивления, разве только брови слегка приподнялись. Вместо ответа он сам достал черную бутылку из ведерка со льдом, откупорил ее, налил в два прозрачнейших бокала и протянул один своему посетителю.
— Ты когда приехал?
— Два-три часа назад.
— Тогда сначала выпей, это придаст тебе силы и смелости рассказать всю историю. К тому же если ты в чем-то себя серьезно упрекаешь, то расскажи все здесь, в этом доме. Если уж ты здесь, то, конечно, точно не права Испания. А что до инквизиции, этого варварского учреждения, скрывающего свои кровожадные инстинкты под одеждами Христа, я предпочитаю не говорить, что я о ней думаю. Пей и рассказывай.
Приободренный Жиль искренне и подробно, как на исповеди, рассказал о своих злоключениях.
Находящийся перед ним человек внушал ему безграничное доверие, и он готов был выслушать от него любой приговор, каким бы суровым он ни был.
Рошамбо слушал его, храня гробовое молчание, полную бесстрастность, хотя в двух местах своего рассказа Жиль заметил тень улыбки на его губах. Когда он закончил, тот также ничего не ответил, поднялся с кресла, подошел к камину и дернул за шнурок, свисавший вдоль высокого трюмо, вызывая слугу.
— Лошадей и карету, — приказал генерал. — Мы едем в Версаль.
Жиль устремил на него непонимающий взгляд.
— Да, и ты тоже. Я везу тебя к королю. У тебя есть время, только чтобы выпить последний бокал, пока запрягают.
— К королю?! — пробормотал ошарашенный Жиль. — Но, господин генерал…
— Конечно, к королю. Только он может разрешить эту задачу. Твое дело очень серьезно, это бесполезно скрывать. Переспать с будущей королевой Испании — это уже оскорбление чести Его Величества. Но у меня нет никакого намерения давать этому суетливому графу д'Арранда, послу Его католического Величества, время, чтобы потребовать головы одного из моих лучших людей во имя исполнения Семейного договора.
Произнося это, он снова наполнил бокал шевалье. Тот выпил его одним глотком, как человек, которому требуется восстановить свои силы.
— И вы намереваетесь рассказать все это Его Величеству?
— Все. Король не очень любит любовные истории. Нравы его скорее суровы, у него обостренное чувство чести и семьи. Это редкое чувство у королей, но у него доброе сердце, он справедлив и великодушен. Кроме того, он способен оценить откровенность. Ты же виновен в оскорблении Его Величества, в конце концов. Ты готов?
