Всегда твердо владеющий собой. Жиль почувствовал, что ноги его отрываются от земли и весь он воспаряется к темным глубинам звездного неба. Жюдит здесь! Жюдит в Трианоне! Неуловимая Жюдит, ее не могли отыскать ни прево Парижа, ни ищейки лейтенанта полиции, а она бродила по королевским аллеям Трианона так же просто, как когда-то в родном Френе, как будто это было совершенно естественно. Ведь она принадлежала к древнему роду, и не было никаких причин, чтобы мадемуазель де Сен-Мелэн не была бы причислена к разряду фрейлин двора.
Грациозный белый силуэт не стал ждать исхода удивления Жиля и по-прежнему быстрым шагом устремился в глубину темной аллеи, направляясь к опушке перед озером. В этот момент счастье Жиля гасло, как свеча под гасильником. Куда же она так торопливо направлялась?
Первые мысли о любовном свидании снова возникли в его сознании, укореняясь, вызывая неизбежные судороги ревности. Забыв всех женщин. воспалявших его кровь и помогших ему перенести ее отсутствие. Жиль почувствовал, что он влюблен в Жюдит больше, чем всегда. Реакция была мгновенной: быстро сняв обувь, чтобы не производить шум, и жертвуя своими шелковыми чулками, он устремился следом за беглянкой, пожалев при этом о своих старых мокасинах.
Так он некоторое время преследовал ее. Молодой человек не мог не восхищаться крепостью абсурдной прически девушки. Последняя стоически переносила такой бег, и только позади нее оставалось легкое облачко пудры, источавшее запах ириса.
При виде одной из решеток парка юная бегунья резко свернула в сторону, затем углубилась в рощицу, но уже более размеренным шагом. Жиль осторожно следовал за ней до тех пор, пока раздавшийся голос не остановил его. По-видимому, она пришла на нужное место.
— Кажется, вы очень запоздали, моя дорогая, — произнес недовольный мужской голос. — Я уже хотел уходить, поскольку в этих лесах чертовски влажно.
— Но почему ваше сиятельство захотели прийти сюда? Я же могла бы прийти к вам завтра утром.
— Вы же отлично знаете, что там вы не должны показываться ни в коем случае. Моя супруга глупа, но не до такой же степени. Напоминаю вам, что я не должен вас знать. А что касается дел этого вечера, я хотел сам удостовериться, что все идет хорошо. Так хорошо, что мне не оставалось ничего другого. Король, кажется, недоволен нами и не пожелал, чтобы принцы присутствовали на этом празднике.
— Король… или королева?
— Я бы склонился больше ко второму, — ухмыльнулся неизвестный. — Я предполагаю, что она не хотела показать, особенно перед сведущими людьми, свою слишком смелую благожелательность господину де Ферсену. Это же ему предназначается этот праздник, а добрейший Густав Третий — это только лишь предлог. Но забудем об этом. Есть у вас подтверждение тому, о чем я вам поведал?
— Да, монсеньер. Но это было очень нелегко, поскольку я, как и ваша светлость, не была приглашена на праздник. Я вынуждена была дожидаться момента, когда все были в театре, чтобы проникнуть в Трианон.
Спрятавшись в листве кустарника, снова обувшись, Жиль испытывал противоречивые
чувства к этой женщине. Появилось чувство разочарования, потому что, если это и было лицо Жюдит, то он не мог признать ее голоса. Этот голос был с каким-то металлическим отзвуком, которого вовсе не было у Жюдит. Однако странность диалога скоро заставила его забыть о различии тембров.
Кто бы ни была эта женщина, она привела его прямо в то место, где строился какой-то заговор.
Если это было не так, то почему же его светлость пришел пешком среди ночи в холодный мокрый лес? Оставалось узнать: что же готовил его светлость.
— Кто вас видел?
— Никто. Я и сама удивилась, что можно было сегодня войти в замок, как на мельницу. Все слуги заняты были тем, что глазели на иллюминацию, а дамы смотрели комедию. Никогда еще королевский дом не был так плохо охраняем, и я смогла проникнуть в будуар без затруднений. Впрочем, вы можете удостовериться, я ведь надела костюм приглашенной. Одна женщина в белом наряде похожа на другую женщину в белом наряде. У меня было готово извинение, если бы я кого-нибудь встретила.
— Отлично. Так на чем же мы остановились?
Вам известно, приехал ли граф Эстергази?
— Хотя он официально справляет свой медовый месяц в Нормандии, он явился, монсеньер.
Он же ее излюбленный любовный курьер, что, кстати, дает ему кучу привилегий. Королева заранее предупредила его с самого начала визита шведов.
— Но вы сами видели графа? Он к вам приходил?
— Нет. Если бы ваша светлость не сообщили мне о его тайном приезде, я бы этого не знала. Вы знаете, монсеньер, граф Эстергази не особенно горит желанием поддерживать со мной обычные отношения. Я для этого не особенно богата, не достаточно могущественна. Он стал моей удачей второго февраля прошлого года, когда по совету кардинала Рогана я воспользовалась процессией Голубых Лент и бросилась к ногам королевы при выходе ее из часовни. Я умоляла ее о милости.
Тогда мое имя пробудило интерес Эстергази, поскольку один из моих лучших австрийских друзей, граф де Феррарис, правитель Брюсселя, происходит от Валу а де Сен-Реми, кузена моего отца.
Именно благодаря ему королева проявила интерес к моей горькой судьбе, ввела меня инкогнито в Трианон буквально несколько дней спустя после процессии. Но на этом его роль кончается.
Всем остальным я обязана только себе. Я была тайно принята королевой. Она меня находит интересной и забавной. Я развлекаю ее парижскими сплетнями, особенно россказнями о том, что кардинал де Роган якобы пылает к ней страстью, во что, впрочем, она отказывается поверить.
Неизвестный рассмеялся.
— Я чуть не забыл. Как вы с ним?
— Он по-прежнему сумасшедший. Он убежден, что я располагаю возможностями вернуть ему благосклонность королевы, в то время как в действительности ее ненависть к нему так же упорна и непоколебима, и это меня очень огорчает. Ведь для успеха нашего дела было бы лучше, если бы она смогла с ним встретиться, хотя бы один раз. Но это почти невозможно.
— Такая вероятность все же есть. Это смогло бы позабавить королеву хотя бы тем, что даст ей возможность поразвлечься за счет своего врага.
— Если ваше сиятельство нашел такую возможность, то я могу сказать, что он гениален.
— Моя дорогая графиня, вы должны сказать своему негоднику-мужу, чтобы он почаще посещал новые галереи Пале-Рояля. Они способствуют украшению Парижа, но в то же время разрушают репутацию моего орлеанского кузена. Он становится лавочником, как об этом отозвался король.
Мои шпионы донесли мне, что там бывает одна распутная девка, впрочем красивая, ее зовут Оливия. Она удивительно похожа на королеву. Но об этом позже. Ключ подошел?
— Отлично, монсеньер. Секретер раскрылся без малейшего шума. Письма были там. Они были перевязаны голубой лентой художника Натье, обожаемого королевой. Одно из них было помечено сегодняшним числом, из чего я поняла, что Эстергази приехал. Другие же, написанные в Италии, адресованы некой Жозефине. Я понимаю, что это какое-то закодированное имя. Они были доставлены неким Фонтеном. Если я правильно понимаю, этого Фонтена нет в природе, вот почему и нужен Эстергази для доставки корреспонденции между Парижем и Версалем.
