Какое бы счастье испытал Жиль, если бы он высадил двери дома и вырвал мадемуазель Сен-Мелэн из-под носа у этих людей, о которых он твердо знал, что они не подходят ей. Ну, а если попытаться понять, что же здесь замышляется за этим мирным и почтенным фасадом, ему следует унять этот бездумный порыв молодости.
Твердо решив оставаться на своем месте, хотя бы для этого нужно было провести вторую бессонную ночь, и проследить за элегантным черно-красным экипажем, куда бы он ни отправился, хоть в ад, молодой человек скрестил руки на груди и вновь принялся вести наблюдение, на этот раз уже освещенное солнечным образом увиденной девушки, ее красотой, не только не изменившейся, но ставшей более утонченной, элегантностью туалета, столь непривычного для дикарки бретонских лугов. Кем же мог быть этот человек с повадками собственника, кого она называла другом с развязной интимностью.
Солнце уже давно закатилось. Наступила ночь, заполняя густыми тенями глубину улочки. По-прежнему не двигаясь в своем укрытии, застыв в неподвижной позе, чему он научился у индейцев и научил этому Мерлина, Жиль, ставший уже совершенно невидимым, увидел, как идет фонарщик со своей лесенкой, тот самый фонарщик, который так хорошо осведомил обо всем Понго. Потом зажглись два фонаря, подвешенные на веревке. Один почти на углу Бульвара, около почтового ящика, а другой — у статуи Святого Жиля на другом конце улицы. Середина же улицы оставалась вовсе не освещенной. фонарщик остановился возле кареты и помог зажечь кучеру фонари на карете. Кашляя, шаркая ногами, он пошел дальше. Улица стала совершенно пустынной.
Время шло. Кое-где возникало некоторое оживление. Раздавались отдельные голоса из окон, раскрытых, чтобы вдохнуть свежести ночи и аромат лип, подрагивавших своими вершинами из-за стен монастыря. Вдали мерцали огоньки. Фасад же дома за номером десять, в который всматривался Жиль в надежде хоть что-то заметить, оставался темным и молчаливым. Единственным живым существом был кучер, дремавший на своем сиденье, с согнутой спиной, всем видом показывавший покорность людей его круга, привыкших к долгим ожиданиям.
Наконец, когда часы Бастилии пробили половину десятого, молчаливый дом ожил. Кучер тоже проснулся. Показался слуга с фонарем, отбрасывавшим вокруг себя желтоватый свет на круглые камни мостовой, на карету, на четверых людей, среди которых Жиль без труда узнал Жюдит, сопровождавшего ее мужчину, графиню и того повесу с рыжими волосами, исполнявшего при ней обязанности секретаря.
Прощание было коротким. Последовал обмен церемонными поклонами, но наблюдающий не смог расслышать ни единого слова. Затем девушка и ее сопровождающий сели в карету, дверь дома закрылась, и все снова стало темно. Когда карета тронулась. Жиль был уже в седле.
Он выждал, когда карета выехала на Бульвар, повернула на улицу Святого Людовика и поехала по направлению к Королевской площади, и только тогда тронулся с места. Он рассчитывал, что шум, производимый коваными колесами кареты по булыжной мостовой, заглушит шум подков его коня.
Стояла темная, жаркая и душная ночь, все клонилось к грозе. Следуя за огоньками фонарей кареты, он без особого труда ехал вслед за ней, но не приближался. Путешествие было долгим. Проехали улицу Святого Антония, улицу Ткачей, Мясников, затем через мост Менял выехали на улицу Пороховщиков, а через мост Святого Михаила выехали на улицу Арф, которая заканчивалась площадью Святого Михаила. Появились вершины высоких деревьев парка, высокий, покрытый черепицей купол и ощетинившиеся строительными лесами стены Люксембургского дворца, парижской резиденции мосье.
Карета повернула и направилась к ярко освещенному фасаду Французского театра, где шло представление, не останавливаясь, проехала мимо него и сразу въехала в арку под башней, где стояли часовые в красных мундирах с золотистыми и серебряными галунами, с расшитой золотом и серебром перевязью. Это была охрана мосье, брата короля.
Карета остановилась на короткое время у портала и проехала дальше во двор. Жиль отъехал немного, привязал Мерлина к одному из бронзовых колец, вделанных в стену, подошел к одному из часовых. Тот, увидев приближающегося офицера, поприветствовал его, хотел уже было вызвать офицера, но Жиль прервал его:
— Не надо, я не хочу входить. Я хочу кое-что спросить.
— К вашим услугам, господин лейтенант.
— Тише же, тише! Я же не хочу тебя выспрашивать о каких-либо государственных секретах.
Скажи мне, ты знаешь эту даму, которую только что привезли в черно-красной карете?
Лицо часового расплылось в широкой улыбке, он понимающе подмигнул Жилю. Если речь шла о женщине, то это было его делом, и он понимал, почему лейтенант королевской гвардии снизошел до разговора с простым солдатом.
— Знаю, конечно. Она живет во дворце. Это самая красивая девушка во всем дворце. Я понимаю, почему она вас интересует, господин лейтенант.
— Так кто она?
— Одна из двоих чтиц мадам. Она поступила на службу к принцессе около двух лет назад.
— И как ее зовут?
— Мадемуазель де Лятур, Жюли де Лятур. Она прекрасна, но с очень нелегким характером. Если вы вздумаете приударить за ней, господин лейтенант, то я бы посоветовал вам поостеречься. Она легка на руку, у нее острый язычок. У нее нет возлюбленного.
Голос молодого солдата, сдобренный ярким бургундским акцентом, звучал для Жиля как приятная небесная музыка.
— Но ведь ее сопровождал какой-то мужчина.
Ты знаешь, кто это?
— Не очень. Видел его два-три раза. Он приезжает к монсеньеру, затем уезжает в его карете с мадемуазель де Лятур. Я думаю, что он из провинции, а скорее — он иностранец. Уж больно странное у него имя.
— Так он не живет во дворце?
— Нет, конечно. И сейчас он не останется там долго. Он привез мадемуазель де Лятур, и вон
его лошадь.
— Спасибо, друг мой!
Золотой перешел из кармана шевалье в руку солдата, удивленного таким неожиданным счастьем.
— За это, господин лейтенант, вы можете расспрашивать обо всех живущих в доме мосье. Меня зовут Гобер, по прозвищу Барвинок.
— Хорошо, Барвинок. Я буду об этом помнить.
Он не хотел уезжать от жилища Жюдит, не поговорив с ней, не проникнув в окружавшую ее тайну. Это уже было что-то. Он узнал, что она состояла на службе у графини Прованской. Но почему под вымышленным именем? Может, из-за опасности со стороны братьев. Она же не знала о смерти одного из них, Тюдаля. А что могли бы сделать два мелких дворянчика члену одной из самых могущественных семей? Может, чтобы уйти от своих собственных ужасных воспоминаний, она сменила даже свое имя?
Жюли де Лятур? А почему она выбрала именно это имя?
Внезапно в его памяти всплыли последние слова из разговора мосье и графини де Ла Мотт: «В случае необходимости пошлите мне безобидную записку с любовным текстом, но подпишите его Ж. де Лятур. Вы не забудете? Ж. де Лятур…»
