Жилю дали кофе, и он почувствовал прилив сил. Он испытывал почти детскую радость. После ада, через который он прошел, до чего же чудесно было чувствовать, что жизнь потихоньку возвращается.
Его мысли тоже становились более ясными, и, странная вещь, он все меньше и меньше мог им мешать упрямо возвращаться к тому сновидению.
Наоборот, он цеплялся за него, стараясь обнаружить в нем новые подробности.
Конечно же, он постарался узнать у Аглаи, действительно ли в ту ночь, когда он неумолимо скатывался к смерти, никто не приходил к нему, но она лишь посмотрела на него с каким-то негодованием.
— Вы бретонец, и вы не верите в божественное чудо?
— Напротив, я твердо в это верю. Только не понимаю, почему Господь совершил чудо над таким, как я…
— Предоставьте Богу решать самому и перестаньте задавать глупые вопросы.
С этими словами она вышла, но это не помешало Жилю заметить, что она не ответила на его вопрос.
Вдруг ему вспомнилась одна подробность сна..
Он знаком подозвал к себе Понго.
— Понго, — тихо спросил он, — куда ты дел флакон, который тебе дал тогда ночью тот врач-иностранец?
Несмотря на все свое самообладание, индеец слегка вздрогнул.
— Флакон… врач? — повторил он, невольно озираясь на дверь.
Жиль понял, что в его сновидении была какая-то доля правды, что был какой-то общий заговор. Может, его замыслили и с добрыми намерениями, для его же блага, но он не понимал, какое зло могла бы причинить ему великая радость.
Жиль схватил руку индейца.
— Понго, ты мне больше друг, чем слуга. Ты мне никогда не лгал. Возможно, что от тебя потребовали хранить это в секрете, а ты всегда держишь слово. Мне нужно знать, остается ли мой рассудок здоровым или же я схожу с ума, подвергаюсь галлюцинациям. Пожалуйста, ответь на мои вопросы.
Индеец колебался какое-то мгновение.
— Понго обещал ничего не рассказывать, — ответил он с широкой улыбкой, открывающей его громадные заячьи зубы. — Но Понго не обещал не отвечать на вопросы. Говори!
— Хорошо. Видел ли ты, что сюда приходил человек в черном? Это был врач-иностранец. Его сопровождала очень красивая девушка с рыжими волосами.
— Да. Не в прошлую ночь, а в предыдущую.
Девушка долго плакала. Она не хотела уходить, не хотела тебя покидать, но она была вынуждена.
Человек в черном говорил, что ей грозит опасность, если она останется. Она повиновалась с условием, что человек в черном тебя вылечит.
— Понимаю. А кто их привел сюда?
— Господин Красный Медведь! — объявил Понго, для которого имя Винклерид было так же чуждо и непроизносимо, как речь китайского мандарина. — Он уехал верхом в день, когда на тебя напали, уехал далеко. Была плохая погода. Вернулся лишь в ту ночь с человеком в черном и с Огненным Цветком.
Это индейское имя заставило Жиля улыбнуться. Оно так подходило Жюдит. Так это Винклерид поехал за Калиостро и за Жюдит. Но куда?
Как ему удалось разыскать их за такое короткое время, тогда как он искал ее долгие месяцы?
— Кстати, а где он сам? С тех пор, как я пришел в сознание, я его не видел.
— Он обещал скоро вернуться, но он очень утомился. Он почти ничего не ел в течение нескольких дней.
Когда же Ульрих-Август появился, в нем не. было абсолютно ничего, что могло внушить жалостливое чувство. Более, чем всегда, великолепный в своем блестящем красном, украшенном золотом мундире, в треуголке с белой кокардой и лихо сдвинутым золотым пером, он весь дышал здоровьем и удовлетворенностью. Он подошел к кровати и долго рассматривал друга недоверчивым и вопрошающим взглядом.
— Ну как? Как ты меня находишь? — не выдержал Жиль.
— Намного менее грязным. Еще не совсем в полном цвете, но начинаю признавать. Я так доволен…
Бросившись к Жилю, он обнял его с такой силой, что Жиль побледнел.
— Потише. Я еще довольно слаб, ты же знаешь.
— Извини.
— Не надо извиняться. Главное — это чувство. Ульрих, я знаю, чем тебе обязан, я знаю все, что ты сделал для меня. Если я в данную минуту и жив, то только благодаря тебе.
— Я? Я ничего не сделал. Я только гнал лошадей.
— Ну, тогда скажем, что благодаря тебе и твоей лошади.
— Моим лошадям. Я думаю, что я их загнал до смерти около десятка.
— Десятка?! Где же ты был?
— В Лионе. Это там расположился твой колдун-итальянец. Надо было туда ехать, чтобы сообщить ему, что ты нуждаешься в помощи. Ну, а если ты должен был умереть, то ты должен был повидаться с некой прекрасной девицей. Судя по цвету волос, она, должно быть, твоя сестра. Все мои поздравления! Какое восхитительное создание! Даже Урсула не столь прекрасна. Сколько же она пролила слез, когда я ей сообщил о том, в каком плачевном состоянии ты находишься. Просто не могу себе представить! Можно ими заполнить целое озеро в Цюрихе! Крики, мольбы, угрозы — и все это потому, что доктор не слишком проворно собирался. Она угрожала покончить с собой на твоей могиле, если не приедем вовремя и если Калиостро не спасет тебя. Я думаю, что она проплакала всю дорогу.
С радостным чувством Жиль вслушивался в энергичный голос молодого швейцарца, голос, предназначенный перекрывать шум боя. Сейчас он звучал нежнее всех небесных арф. Безнадежное горе Жюдит было для него самым чудесным целительным бальзамом, самой многообещающей надеждой.
— Ты даже не можешь представить, какую радость ты мне принес, Ульрих. Но каким же образом ты их отыскал? Ты же, как и я, не знал, где прячется Калиостро.
— Это правда. Но, поразмыслив, я вспомнил, о чем ты мне рассказывал. Потом пришел к заключению, что есть некая персона в Париже, которая должна была это знать. И я поехал к этой персоне.
— К кому же. Бог мой?
Винклерид, как опытный актер, выдержал паузу, широко улыбнулся и объявил:
— К кардиналу де Рогану.
— К кардиналу? И ты осмелился! Он не приказал тебя выбросить из своего дома? Главный исповедник Франции!
— Когда жизнь моего лучшего друга в опасности, не существует больше главного исповедника Франции. Я бы поехал к самому папе, если бы это потребовалось, а еще лучше к графу Прованскому, то есть к самому дьяволу. Впрочем, я протестант. Должен сказать, что кардинал был очень любезен, он все понимает.
— И что же он тебе сообщил?
— Что Калиостро уехал из Бордо в Лион, где он основал масонскую ложу для египтян.
— А почему для египтян?
— Не знаю. Во всяком случае, он только что приехал в Лион. Кардинал также мне сообщил, что Калиостро решил поселиться в Париже и поручил своему секретарю, некоему Рамону де Карбоньеру, найти подходящий дом для него и его семьи.
