Несколько часов спустя я лежала в постели Алека, прикрытая всего лишь тонкой белой простыней. Алек лежал рядом и обводил пальцами очертания моего тела, глядя на меня, как на чудо:
— Ты такая красивая! Гораздо красивее, чем я себе представлял.
— Я могла бы сказать то же самое про тебя. — Я не удержалась от лукавой улыбки. — Если бы не видела, какой ты красавчик, еще там, в турецких банях.
Он улыбнулся и поцеловал меня, мы, хихикая, упали на кровать, будто это была наша первая, а не последняя ночь. Я всегда думала, что именно так девушка чувствует себя в свой медовый месяц: любимой, почитаемой, женственной и удовлетворенной. Не знаю, о чем вечно шептались эти старые леди, заявляя, что в первый раз бывает больно. Больно не было совсем, даже в самый первый раз, а уж потом… о, теперь я понимаю гораздо больше. Почему ради этого люди совершают ошибки. Почему рискуют всем.
Мы рисковали мало, я знаю, как вести себя осторожно. Алек тоже, и он позаботился обо мне, не дожидаясь моих просьб. Никто из нас не хотел ребенка. Я знаю, так лучше, но все равно мне было немного жаль, что часть его не останется со мной навсегда.
Чего я хотела по-настоящему — никогда не говорить ему «прощай».
Улыбка исчезла с моего лица, и с лица Алека тоже. Мы прятались от суровой правды столько, сколько могли. Пора посмотреть в лицо реальности.
— Ты знаешь, что должна уйти, — сказал он. — Ради твоего блага, а не ради моего.
— Знаю. Михаил и Братство не допустят женщину в твою жизнь. Тем более ту, что знает их тайны.
— И мы до сих пор не знаем, могут они контролировать мою волю или нет. Несмотря на серебро, инициация прошла достаточно успешно, чтобы я сам мог решать, превращаться или нет, за исключением ночи полнолуния. С таким же успехом она могла дать им возможность контролировать меня. А если они прикажут мне напасть на тебя…
— Ты нападешь. — Я села, прикрывая простыней грудь. — Я знаю, что мы должны расстаться, Алек. Ты мне это объяснил еще до того, как я пришла сюда.
Алек замялся:
— Чертовски неприятно говорить это после того, как мы… только пойми меня правильно… Тесс, если тебе нужны деньги, чтобы обустроиться в Нью-Йорке, мы их тебе дадим.
Он беспокоится, чтобы я не почувствовала себя проституткой, как будто я сама не вижу разницу между этим и тем, что произошло между нами сегодня ночью. И как хорошо, что я могу сказать ему:
— Деньги не нужны. Ирен заплатила мне жалованье за два года как выходное пособие. Когда леди Регина узнает, она придет в бешенство. Так что все в порядке.
Алек кивнул, но выглядел по-прежнему неуверенно. Мое двухлетнее жалованье наверняка меньше, чем стоимость одного его пони для игры поло. Но мне этого вполне хватит.
— Я могу сделать для тебя что-нибудь еще?
— Твой отец предложил написать мне рекомендательное письмо. Я бы не отказалась. Попросишь его прислать письмо мне в каюту до того, как мы войдем в порт? Полагаю, он и сам это сделает, но… слишком много всего случилось. Так что, может быть, напомни ему.
Не знаю, пойду ли я в Америке снова в услужение или поищу какую-нибудь другую работу. Щедрость Ирен дает мне время, чтобы обдумать все возможности. Но рекомендация в любом случае послужит страховкой, и я всегда буду знать, что такая возможность у меня есть.
— Конечно.
Алек говорил так тихо, и я в первый раз позволила себе задуматься, как все могло обернуться, если бы мы были свободны, если бы Братство не вонзило в него так глубоко свои когти. Захотел бы он видеться со мной в Соединенных Штатах? Ухаживал бы за мной, как за приличной молодой леди? Может, даже сделал бы мне предложение?
Все эти романтические мысли не слишком мучительно жгли мое исполненное здравого смысла сознание. Миллионеры не женятся на горничных. И если бы Алек не был оборотнем, не страдал бы от этого проклятия, мы с ним вряд ли встретились бы. Я бы знала его только как молодого человека, которого леди Регина считает подходящим женихом для дочери.
И все-таки я не могла полностью отогнать эту мысль. Я так сильно его хотела! И казалось слишком несправедливым, что этого с нами никогда не произойдет.
Грусть пробралась к нам, отравляя наше общее время, и я поняла, что пора уходить. Мы провели полную радости ночь, и я не хотела портить ее слезами.
— Мне нужно идти.
Алек открыл рот, собираясь возразить, но ничего не сказал. Он знал, почему мне нужно идти, угадывал мои мысли почти сразу же, стоило мне о чем-то подумать. Я снова надела свое красное платье, заплела косичку и привела голову в какое-то подобие приличия. Алек у меня за спиной надевал халат. Когда мы снова посмотрели друг на друга, то были уже не юными радостными влюбленными, а людьми, расстающимися навсегда.
Он целовал меня еще более страстно, чем когда мы занимались любовью. Снова и снова встречались наши губы, и я уже почти не могла дышать. И все равно я понимала, что мы прощаемся навсегда.
Когда мы наконец отпрянули друг от друга, Алек сунул руку в карман халата и вытащил тонкий носовой платок с завернутым в него медальоном его матери. Он так и не мог прикоснуться к медальону.
— Я хочу отдать его тебе, — сказал Алек. — Все, что мама могла для меня сделать, она уже сделала. Защита, которую она хотела мне дать, любовь, что заключена в медальоне, — все это принадлежит теперь тебе, Тесс.
Быстро моргая, я взяла у него медальон, сжала в кулаке и пообещала:
— Я буду хранить его вечно.
— Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты знаешь, как найти моего отца. А отец всегда будет знать, как найти меня.
— Если она мне когда-нибудь понадобится. — Имелось в виду, что я не собираюсь просить о помощи. Я не хотела становиться бременем для Алека; уговаривая себя, что могу всегда на него положиться, я понимала, что это только уловка для того, чтобы снова и снова встречаться, а это будет лишь причинять боль. — А сейчас твоя очередь давать обещание.
— Все что угодно, — сказал Алек.
— Полюбуйся сегодня утром рассветом. Наконец-то ты снова сможешь его увидеть, и это напомнит тебе, что нужно… нужно надеяться. Не важно, что ты утратил, не важно, через что прошел, надежда есть всегда.
Мы снова поцеловались, но теперь слезы застилали мне глаза, и ни один из нас не мог этого вынести. Я оторвалась от Алека и вышла из каюты, не сказав «прощай».
Он тоже ничего не сказал. Просто захлопнул за мной дверь, и этот барьер разъединил нас.
Я направилась вниз, в чрево корабля, толком не глядя, куда иду. За эти дни я хорошо изучила дорогу. Стюард уже наверняка побывал в моей каюте в надежде забрать драгоценный ключ, отпирающий дверь между первым и третьим классом. Теперь, когда я перестала быть прислугой Лайлов, у меня не было права иметь его. Все мои ощущения были направлены внутрь меня, словно в моем теле заключался весь мир.
