Михаил. Он лежал безупречный, как статуя, его зализанные назад темные волосы и бородка клинышком даже не растрепались. Михаил все равно что спал и выглядел так, словно принял мирную смерть, а его тело здесь ждет, чтобы любимые люди его похоронили, если, конечно, он кого-нибудь любил. Я не могу сказать, какое из моих чувств было сильнее: ярость на то, что его никчемный труп отыскали, в то время как стольких так и не нашли, или облегчение оттого, что он наконец мертв.
Но я тут же сказала себе, что так думать нельзя. Радоваться тому, что Михаил погиб на «Титанике», все равно что радоваться, что «Титаник» пошел ко дну.
Я не могла скорбеть по Михаилу, но хотя бы могла прилично его укрыть. Так что я приподняла простыню, чтобы натянуть ее ему на голову…
…и его холодные, как лед, пальцы сомкнулись у меня на запястье.
Я ахнула. Михаил резко открыл глаза, такие же сосредоточенные и злобные, как всегда.
Он был жив.
Глава 30
Этого не может быть. И все-таки так оно и есть. Я в ужасе уставилась на Михаила, а он сжал мое запястье еще сильнее, и на лице его появилась тень прежней насмешливой ухмылки. Я попятилась, пальцы его разжались, но я наткнулась на чей-то труп, и это на мгновение парализовало меня. Михаил рывком сел, а затем сумел встать. Он все еще был слаб, но совершенно определенно жив.
Этого не может быть!
— Это дурной сон, — прошептала я. — Обычный кошмар.
Михаил просипел:
— Я же говорил тебе, что мы боги. — Голос его походил на голос мертвеца.
Я окинула диким взглядом затененный голубоватый каток, словно кучер и смотритель могли волшебным образом оказаться рядом со мной. Но единственными свидетелями были мертвецы.
— Вчера ночью… кажется… было полнолуние, — проговорил он. — Во времена великой опасности… великого холода… посвященные уходят в место за пределами законов, которым подчиняются простые смертные. А затем луна нас будит. Возвращает к жизни. — Михаил ухмыльнулся. — Теперь понимаешь, насколько мы великолепны?
Я не могла говорить, не могла думать. Со мной разговаривал мертвец!
— Приближается ночь. Я ее чувствую. — Михаил на мгновение удовлетворенно закрыл глаза. — Скоро силы мои вернутся, и тогда я смогу превратиться. Я восстану. — Глаза его открылись, он снова уставился на меня. — И смогу поесть.
Я стремглав помчалась к двери. Михаил буквально наступал мне на пятки, наши шаги эхом отдавались в пустом пространстве.
— Помогите! — закричала я, но те, кто меня ждал, ничего не услышали.
Эхо раскатилось моим голосом: «Помогите, помогите, помогите, помогите!» — по всему ледяному моргу.
Он передвигался не так быстро, как раньше, — видимо, еще был слаб после того, как утонул и после своего долгого мистического сна, и мне показалось, что я смогу выскочить наружу. Но тут Михаил ухватился за рукав моего пальто и резко повернул меня к себе.
Я отшатнулась и снова сумела вырваться. Он раздо-садованно зарычал, и я сообразила, что пока наши с ним силы примерно равны. У меня есть шанс. И если он хочет сражения, клянусь Богом, он его получит.
Сжав пальцы в кулак — большой палец наружу, чтобы его не сломать, как в шутку учил меня когда-то Нед, — я всадила его в лицо Михаила. Руке стало больно, но Михаилу тоже было больно, и это мне так понравилось, что саднящий палец перестал иметь значение.
Я лягнула его в ногу. Еще раз. Потом нацелилась выше, и Михаил от боли сложился пополам.
— Это за Ирен, — выдохнула я, — и за то, как ты хотел обмануть ее семью, А это… — я с такой силой толкнула его, что он врезался в стену, — это за Неда. — Еще пинок, еще. — А это за мистера Марлоу, который хотел только одного — чтобы ты оставил его сына в покое. А это за Алека. Будь ты проклят за то, что сделал с Алеком!
Рука Михаила метнулась вперед и дернула меня за щиколотку. Рывок оказался таким сильным, что я полетела на лед и в коленке что-то хрустнуло. Боль пронзила мою ногу до самых кончиков пальцев, слезы брызнули из глаз.
— Твоя очередь закончилась! — засипел он, нависая надо мной. — Наступила моя. Удар за удар. Боль за боль.
Равные силы означали равные шансы, и прямо сейчас мне показалось, что это обратится против меня. Я лихорадочно начала нашаривать карман в надежде вытащить серебряную цепочку с медальоном и снова его обжечь, но мне мешало пальто.
Михаил нагнулся, словно собрался схватить меня за волосы…
…но его схватила чья-то рука.
— Сейчас моя очередь, — произнес Алек.
— Алек! — закричала я.
Ну конечно, ну конечно, Братство его инициировало! А это значит, что его защитила та же сила, что и Михаила. Когда поисковая команда нашла их тела и доставила сюда, они лежали, погрузившись в сон, подобный смерти, и ждали, пока полная луна их разбудит.
Мой Алек жив!
— Тесс, — сказал он, не отводя глаз от Михаила.
Они смотрели друг на друга, одинаково растрепанные, одинаково бледные. Любой бы поверил, что они в самом деле восстали из мертвых.
Михаил произнес:
— Мы тебя спасли,
Алек ответил:
— Ты хотел поработить меня. Но у тебя ничего не вышло.
Я не поняла, кто из них атаковал первым. Они обменивались ударом за удар, толчком за толчок, и я видела, что вот-вот начнется битва между рыжим и черным волками. Может, они еще и были слишком слабы, чтобы превратиться, но это ненадолго.
В мгновение ока что-то изменилось, и вот уже Михаил берет верх, прижимая Алека к длинному низкому металлическому столу, — вероятно, на нем осматривали тела. Но я уже вытащила медальон и с размаху впечатала его в другую щеку Михаила, чтобы у него появились симметричные шрамы. Он взвыл от боли, а мы с Алеком изо всех сил толкнули его назад. Теперь нас было двое против одного, и этот перевес мне нравился.
Тут Михаил вскинул вверх голову, уставился на Алека, и его глаза засверкали золотом, как волчьи.
— Ты посвящен, — сказал он. — Ты принадлежишь Братству.
Алек замер. Застыл, как каменное изваяние. Его глаза словно поблекли и помертвели, а на каток опустилась таинственная тьма. Только лед еще хранил остатки света и жутковатое голубое сияние слишком четко очерчивало тела.
О нет. Братство контролирует сознание! Серебро не защитило его во время посвящения.
— Ты наш! — торжествующе шептал Михаил. Он выпрямился, снова превратившись в джентльмена в вечернем костюме, несмотря на ожог на щеке. — Ты сделаешь то, что я прикажу.
Руки Алека безвольно опустились вдоль тела, кулаки разжались.
Михаил взглянул на меня, и трудно было понять, чем он наслаждается больше — тем, что подчинил Алека своей воле, или тем, что я это вижу.
