– Давай, шевелись, залетная!
Я рассмеялась, юноша улыбнулся еще шире и
пояснил:
– Моей «Ауди» тут нет шансов проехать,
животом снег черпает, а Нюрка везде протащит…
– Где здесь монастырь? – спросила я.
«Извозчик» дернул поводья.
– Внизу, за оврагом, прямо идите, не
сворачивая, как раз к воротам выйдете, только он мужской.
– Знаю, – отмахнулась я и пошла в
указанном направлении.
Широкая дорога постепенно сузилась до размеров
тропинки, по бокам возник лес. Тишина стояла замечательная, лишь под ногами
громко и бодро скрипел снег.
Внезапно тропка резко завернула влево,
открылось небольшое сельское кладбище, а за ним старая церковь из красного
кирпича. В здании явно шел ремонт, стены были окружены лесами, стекол не было,
но купола горели праздничным золотым блеском. Впрочем, ни одного человека на
стройке я не заметила, лишь пустое ведро валялось у входа.
– Есть кто живой? – крикнула я.
По лесу прокатилось эхо и исчезло.
Дорожка бежала за здание. Там, на заднем
дворе, я увидела трехэтажную кирпичную постройку, вход в нее закрывала отличная
железная дверь, на косяке виднелся звонок, я нажала на пупочку, где-то вдалеке
разнеслась бодрая трель. В двери приоткрылось небольшое окошко, карий глаз
уставился на меня, а невидимый рот вежливо спросил:
– Что угодно?
– Рагозин Николай Федорович тут
проживает?
– Извольте подождать, – все так же
безукоризненно вежливо ответил голос, и окошечко захлопнулось.
Я прислонилась к стене и поежилась, мороз
постепенно пробирался под куртку, хоть под ней и было два теплых свитера, а все
равно холодно, да и сапоги не предназначены для прогулок по лесу, пальцы ног
превратились в обледенелые деревяшки. Минуты текли томительно, наконец
загремели засовы, и дверь распахнулась.
На пороге стоял высокий молодой мужчина,
одетый в нечто, больше всего похожее на черный сатиновый халат, подпоясанный
витым шнурком. На голове парня красовалась черная же шапочка, а густая борода
полностью закрывала щеки, и только глаза, ярко блестевшие на лице, выдавали
истинный возраст – лет двадцать пять, тридцать, не больше.
– Чем могу служить, дочь моя? –
ласково спросил он.
Удивленная таким обращением, я спросила:
– Рагозин Николай Федорович?
– Нет, я отец Филарет, – пояснил
парень.
– А где Рагозин?
Отец Филарет вздохнул:
– У нас нет такого.
– Как же так, – расстроилась
я, – вот беда, я столько ехала, устала, замерзла, как собака, и зря…
Юноша покачал головой.
– Вы неправильно меня поняли. Господин
Рагозин теперь носит имя отца Иоанна.
– Слава богу, он тут!
– Не поминай имя Господа всуе, –
машинально заявил Филарет и добавил: – Да, тут.
– Позовите его, пожалуйста.
– Пройдемте в приемную, – велел
собеседник, указывая рукой на низенькую деревянную дверь.
Я послушно пошла в указанном направлении и
оказалась в небольшой, чисто вымытой комнате с дощатыми, не слишком ровными
полами. В «красном» углу висели иконы, стены украшали картины божественного
содержания, небольшой диссонанс в обстановку вносила лишь табличка в углу
«Ответственный за пожарную безопасность о. Феоклист».
Вошедший следом за мной мужчина сел на стул и
произнес:
– Слушаю вас.
– Мне нужен Рагозин, то есть отец Иоанн.
– Дочь моя, – с выражением истинно
христианского терпения на физиономии завел отец Филарет, – вы приехали в
мужской монастырь, здесь на разговоры с женщинами благословили лишь меня.
– Я вам не дочь, – отрезал мой
язык, – и скорее больше гожусь в матери, ладно, в старшие сестры.
– У служителей Господа нет
возраста, – спокойно пояснил парень. – Вам лучше объяснить мне цель
визита.
Минут через десять, выслушав рассказ, он без
всяких эмоций сообщил:
– Посидите в приемной.
Не успела я открыть рот, как собеседник
быстрым шагом вышел, слегка задев меня «халатом». Снова потянулось время. В
комнате стояла жара, я расстегнула куртку, сняла шапку и размотала шарф. Но, не
успев согреться, поняла, что меня поджидает новое испытание. Страшно захотелось
есть и, что хуже, пописать. Как назло, откуда-то изнутри монастыря начали
наползать запахи готовящейся еды: только что сваренной гречневой каши и чего-то
печеного, хлеба или пирогов. Монахи явно собирались трапезничать. В голове
моментально всплыли главы романа Мельникова-Печерского «В лесах». Писатель
самозабвенно описывал быт церковнослужителей и посвятил много страниц рассказам
о постной еде – грибах, соленьях и моченьях, фруктах, киселях, варенье, орехах…
Желудок начал сжиматься. Минут через десять я
совсем измучилась, не понимая, чего хочется больше – в столовую или туалет.
Когда оба желания достигли пика, дверь распахнулась и в комнату вошли двое.
Один – уже знакомый отец Филарет, другой – невысокий худощавый мужчина с редкой
рыженькой бородкой.
– Вы Николай Федорович Рагозин! –
обрадованно вскочила я на ноги.
– Отец Иоанн, – спокойно поправил
вошедший и продолжил: – Отец Филарет сообщили, будто у вас какая-то неотложная
надобность, требующая моего присутствия.
Завороженная старомодными оборотами его
безупречно правильной речи, я начала излагать суть дела. Николай слушал не
перебивая. Его слегка выпуклые, грязно-зеленые глаза смотрели без всякого
выражения, на лице не отразилось никаких эмоций. Только при сообщении о смерти
Насти он быстро перекрестился. С ним было очень трудно разговаривать. Да и
разговором монолог назвать нельзя. Трижды повторив одно и то же и не дождавшись
никакой реакции, я не выдержала и спросила:
– Николай, то есть отец Иоанн, вы меня
слышите?
– Спасибо, что взяли на себя тяжесть и
приехали сюда, дабы сообщить об успокоении рабы божьей Анастасии, –
выдохнул Рагозин.
Я так и подскочила на месте:
– Значит, вы мне поможете?
Парень, не дрогнув ни одним мускулом, заявил:
– Помолюсь о душе новопреставленной.
– Тут не молитвы нужны, – фыркнула
я, – а конкретные действия. Давайте договоримся, что я завтра подвезу вам
доллары и письмо, а вы ищите Егора.
