– Да.
Староста стал пунцовым и крайне осторожно
продолжил расспросы:
– Чего же ты в общежитии живешь?
Витюша моментально сообщил отговорку:
– Я от первого брака, моя мать умерла, а
с мачехой общаться не хочется, даже уехал заканчивать школу к тетке, вот папа и
попросил декана об общаге. Только никому не рассказывай, не люблю козырять
родственными связями. Кстати, денег у папеньки не беру, живу на свои.
– Конечно, конечно, – закивал
парень, – молчу, рот на замке!
Но потому, как не слишком до того любезные
сокурсники принялись звать его на всяческие праздники и вечеринки, Витя понял –
староста разнес новость по факультету. А когда преподаватель научного
коммунизма за откровенно слабый ответ выставил ему «отлично», Витек сообразил,
что сплетня доползла и до преподавателей.
Звягинцев добрался уже до четвертого курса,
когда в старинном здании на Моховой появилась первокурсница Настенька. Вспыхнул
стремительный роман, завершившийся скоропалительной женитьбой. Лето они провели
в свое удовольствие. Витюша переехал в огромную, запущенную квартиру Насти с
текущими кранами и осыпающимися потолками.
В конце августа Витек сказал:
– Через год распределение, мне бы
прописаться у тебя надо…
– Да ладно, – засмеялась
Настя, – передо мной-то зачем темнишь? Весь курс знает, чей ты сын!
Пришлось мужику сообщить жене правду. Настя
нахмурилась и после этого вела себя холодно, если не сказать злобно. Спать она
легла отдельно, а утром убежала ни свет, ни заря. Витюша терялся в догадках.
Объяснение он получил к обеду. Явившаяся невесть откуда супруга положила на
стол заявление о разводе и сообщила свое видение проблемы.
– Я девушка малообеспеченная, –
чеканила Настя, – можно сказать, нищая. Единственная вещь, которую я
имею, – квартира. Неизвестно, как жизнь повернется. Может, поменяю ее на
однокомнатную, а на доплату кушать буду. Прописывать тебя не стану. В случае
нашего развода ты получишь право на половину моей жилплощади. Извини, я
совершенно не собираюсь делиться и думаю, нам лучше расстаться прямо сейчас.
Витя прибалдел, потом с обидой протянул:
– Значит, в качестве сынка Николая
Ивановича Звягинцева я тебе подходил, а как простой парень не нужен?
– Именно, – подтвердила
Настя, – я сама нищая и хотела найти богатого мужа. Ты мне не пара. Давай
разбежимся подобру-поздорову.
– Но как же, – продолжал недоумевать
Витя, – я рассчитывал…
– На то, что я пропишу тебя в
Москве, – ухмыльнулась Настя. – Никогда! Лучше не теряй времени зря и
начинай ухаживать за Лазаревой. Самая подходящая кандидатура – москвичка,
папенька посол, маменька послиха.
– Ну ты и дрянь, – оторопел
Виктор. – А если я откажусь разводиться?
Настенька мило улыбнулась.
– Сначала я расскажу всю правду о тебе
факультету, а потом позвоню в приемную Звягинцева и сообщу секретарям, как
некий придурок сыном Николая Ивановича прикидывается. Представляешь его
реакцию? Да тебя не возьмут на работу даже в газету «Правда эскимоса».
Пришлось Виктору ради сохранения имиджа бежать
в загс. Настена, правда, не подвела, рот держала закрытым. Звягинцев и впрямь
принялся строить куры Лазаревой и к Новому году получил московскую прописку. Но
жена попалась противная, чистоплотная до болезненности, занудная и скучная. С
Настей он больше не встречался, даже не созванивался. В газете не работал,
тесть устроил его на теплое местечко во Внешторг… Кто же думал, что контора
сгинет в пучине демократии… Сейчас он пока не работает, а месяцы, проведенные с
Настей, вспоминает как лучшее время в своей жизни…
* * *
Возле нашего дома стоял рафик с надписью
«Дорожно-патрульная служба». Полная любопытства, я подошла и заглянула в него.
Железные внутренности машины были забиты коробками и неряшливо скомканными узлами.
Наклонившийся над одним из них невысокий, худощавый мужчина выпрямился, и я
моментально узнала Сережку.
– Сергей? – удивилась я. –
Почему не на работе? И что ты делаешь в милицейском автомобиле?
– Забыла, Лампа, – ответил парень,
пытаясь оторвать от пола куль, явно набитый железом. – Володя сегодня
переезжает. Уже половину вещей снесли, иди наверх.
Ну надо же, совсем из головы выпало! Я
понеслась в бывшую квартиру Нинуши. Вы замечали, как убого выглядит жилплощадь,
покинутая хозяевами? Нинина комната казалась еще позавчера такой уютной, даже
кокетливой… Сейчас же обнажились старые обои, потертые и грязные, кое-где они
выглядели светлей, там у соседки висели картины. Не в лучшем состоянии
оказались и двери, пол темнел протертыми местами, а ванна оказалась
поцарапанной.
– Тут нужен ремонт, – пробормотала
я.
– Причем большой, – добавила Юля,
хищно оглядывая комнату. – А что, кухня прилегает к нашей?
Подавив улыбку, я кивнула. Значит, у нее те же
мысли, что и у меня, уже разбивает стены…
– Что у тебя тут, камин? – спросил
Сережка, отдуваясь, и бросил на пол жалобно звякнувший ящик.
– Гусеница от трактора, –
преспокойненько пояснил Володя.
– Что? – в полном изумлении
переспросила Юлечка. – Гусеница?! Да зачем она тебе?
– При дележке досталась, – коротко
ответил Володя, развязывая коробку. – И где этот чайник?
– Не понимаю, – настаивала Юля.
Майор посмотрел на нее и пробормотал:
– Это моя часть коммунального имущества.
Невесть откуда появившаяся Катя с тревогой
пощупала лоб приятеля. В первый раз этот ее жест не вызвал у меня улыбку.
Кажется, майор и впрямь плох. Наверное, слегка тронулся умом в процессе
переезда. Притащить с собой гусеницу от трактора и уверять, будто это его доля…
Посмотрев на наши озабоченные лица, Володя достал «Золотую Яву» и, закурив, пустился
в объяснения. В их коммуналке было огромные, извилистые антресоли. Когда-то
давным-давно, году этак в 1918-м, жильцы поделили отсеки, и на дверцах кое-где
висят до сих пор таблички: «Поповъ» и «Федоровъ». Но следующие поколения стали
просто запихивать шмотки без разбору, кто куда. Менялись обитатели, въезжали и
выезжали семьи, но до конца антресоли ни разу не освобождались. Жильцы даже не
знали, что там, предпочитая не открывать «катакомбы». Но сейчас, собираясь
разъезжаться по разным квартирам, они все же влезли в необъятные шкафы.
