Рука пожилой женщины дрогнула, и струйка
отличной заварки темно-красного цвета медленно потекла в коробку с шоколадками.
– Бабусик, – завопила вбежавшая в
кухню толстенькая девочка лет десяти, – ты в конфеты чай льешь!
Галина Владимировна отдернула руку и ласково
сказала:
– Зоенька, возьми булочку и иди в большую
комнату.
– Хочу чаю, – закапризничала внучка
и уселась на табуретку.
Бабушка спокойно наполнила кипятком чашку с
розовыми зайчиками, поставила ее на поднос и улыбнулась.
– Душенька, сейчас девятый канал
показывает Диснея.
Ребенок схватил угощение и был таков. Галина
Владимировна повернулась ко мне. На ее лице застыла улыбка, более похожая на
гримасу.
– Кто вы?
– Евлампия Романова.
– Мне это ни о чем не говорит, –
парировала директриса.
Минуту-другую я колебалась, но внутренний
голос подсказал – этой женщине лучше рассказать правду или почти всю правду.
Услыхав о смерти Насти и завещании, Галина Владимировна «отпустила» лицо и со
вздохом села возле окна. Видно было, как в ее душе идет борьба, наконец она
приняла решение и сказала:
– Я понимаю, что на дворе не 1976-й год,
а торжество демократии и все такое, но, знаете, как бывший советский человек я
до сих пор боюсь вспоминать эту историю и, честно говоря, не слишком хорошо
знаю, что к чему.
Настя поступила в Зеленоградский детский дом в
1976 году. У Галины Владимировны был уникальный приют. Как правило, дети до
трех лет воспитываются в доме малютки, а после их отправляют в другие места, в
результате они получают страшный стресс.
У Соболевой же малышей никуда не отдавали,
просто переводили в старшие группы. Детский дом имел поэтому статус
экспериментального и славился по Москве и области.
Девочку Платову привезли в автозаке, и
сопровождал ее милиционер. Галину Владимировну подобное мало удивляло. У нее
было достаточно детей, ставших временно сиротами из-за того, что отец и мать
попали в места не столь отдаленные. Как правило, ребят сначала отправляли в
приемник-распределитель, а потом переводили к Соболевой. Так что на первый
взгляд ничего особенного в данном случае не было.
Странности начались сразу, когда директриса
принялась просматривать документы новой воспитанницы. Вот уж где было чему
удивляться. Вместо имен родителей или других родственников стояли жирные
прочерки, домашний адрес также отсутствовал. Как правило, в анкетах всегда
значилось: мать – такая-то, осуждена по статье 102, часть первая, отец –
неизвестен. Или упоминались бабушки, сестры, братья…
Тут же – ничего. Словно ребенок вынырнул из небытия.
Подкидыш? Но на бездомную нищенку девочка не походила. Одета Настенька была в
добротную одежду, без заплат и дырок. Кудрявые волосики чисто вымыты, на теле
никаких следов побоев. И в отличие от большинства детей, приезжавших в компании
милиционеров, она не была истощена и не накинулась на тарелку с манной кашей,
поданную на ужин. К документам прилагалась медицинская карта, из коей
следовало, что Платова Анастасия Валентиновна, 1975 года рождения, ничем
особым, кроме ринита, а попросту насморка, не болела, ей также сделали все
необходимые профилактические прививки, что вызвало у Галины Владимировны
очередной взрыв недоумения. Родители ее воспитанников, как правило, не тратили
время на походы в детскую поликлинику. Девочка явно была домашней, хорошо присмотренной…
В приюте у Соболевой находились детки, чьи
родственники погибли в результате болезни или несчастного случая, но в их
документах четко стояли причины смерти отца или матери…
Не зная, что и подумать, директриса открыла
медицинскую карту на той странице, где содержатся сведения о больном, и ахнула.
Необходимый листок уничтожили, а номер детской поликлиники и даже штамп
лечебного учреждения оказались густо замазаны черной краской. Кто-то
постарался, чтобы девочка Настя оказалась в положении сироты, никогда ничего не
узнающей о своей семье.
Не успела Галина Владимировна прийти в себя,
как раздался телефонный звонок. Ее непосредственный начальник приказал –
девочку взять, вопросов не задавать, а еще лучше, сказать, будто личное дело
потеряно, и завести новое.
Пришлось послушаться. За пропажу документов,
кстати, беспрецедентную за всю преподавательскую карьеру, Соболевой объявили
выговор. Но через неделю премировали трехмесячным окладом, как победившую в
социалистическом соревновании, а порицание через год сняли.
Настя пошла во вторую группу и начала учиться
говорить и самостоятельно есть, родителей девочка, естественно, не помнила и
считала себя сиротой, живущей в приюте с детства. Как все детдомовцы, она
поинтересовалась как-то у Соболевой:
– А где мои родители?
Галина Владимировна быстро ответила:
– Они умерли, оба сразу, трагически
погибли.
Больше вопросов девочка не задавала. Она не
слишком выделялась из общей массы детей, может, была чуть тише остальных. Во
всяком случае, особых хлопот ни воспитателям, ни учителям Платова не
доставляла. В ее дневнике стояли четверки, поведение было примерное.
В 1986 году Галину Владимировну вызвали к
начальству. В кабинете вместе с привычным вальяжным Николаем Петровичем сидел
худощавый мужчина с неприметным, каким-то стертым лицом.
– Как там у тебя Анастасия
Платова? – поинтересовался Николай Петрович. – Жива?
Обозлившись на дурацкую шутку начальника,
директриса слишком резко ответила:
– У меня все дети живы и здоровы.
– Вот и прекрасно, – ответил Николай
Петрович, – повезло девчонке, бабушка нашлась и дядя. Не поверишь, кто он!
Наш Лев Константинович!
– Платов! – ахнула Галина
Владимировна.
– Ну да, – продолжало улыбаться
начальство. – Так что будем оформлять, подготовь там девицу осторожненько.
Сдерживая рвущиеся с губ вопросы, Соболева
вернулась назад. Все в Настиной судьбе казалось дико. Мало того что при
направлении ребенка в детский дом допустили кучу нарушений, так еще,
оказывается, и родственники у нее есть! Правда, Николай Петрович, потирая руки,
сообщил:
– Мать с отцом у девочки погибли, вроде
на охоте или в катастрофе, а бабушка слегла, вот девицу и определили временно к
тебе. А потом найти не могли, еле-еле сейчас обнаружили.
Лучше бы Николай Петрович смолчал, потому как
в душе директрисы поднялась настоящая буря. Не могли найти девочку? Да Лев
Константинович просто должен был разослать запрос! Десять лет искали? Большего
бреда нельзя и придумать.
