– Куда столько!
– Подумаешь, – фыркнула Юля, –
используем, а тому, кто больше двенадцати штук брал, вручали губку для мытья
посуды. Гляди, красненькая!
Я посмотрела на их счастливые лица,
сравнявшиеся по цвету с полученной губочкой, и промолчала. Везде у касс
толпились потные люди с тележками, из которых свешивались связки сосисок,
батоны колбасы, вываливались коробки конфет и пакеты собачьего корма.
Наконец кассирша выдала километровый чек и
вручила нам карточку «Рамстор».
– Теперь, – щебетала девушка, сияя,
словно пасхальное яйцо, – вы члены клуба покупателей и имеете право на
скидки, приходите еще.
– Здорово, – воскликнул Сережка,
толкая каталку к выходу, – теперь только сюда, скидку дадут!
Я тихо шлепала за ними, пытаясь собрать
воедино очумелые мозги. Ни за что не приеду больше в «Рамстор», психическое
здоровье дороже.
На выезде из двора стоял охранник с квитанцией
в руках. Сережка полез в портмоне.
– Погоди, – остановила мужа Юля.
Девушка высунула в окно какую-то книжечку.
Охранник кивнул и поднял шлагбаум.
– Зачем платить, – радостно сообщила
Юлечка, – когда можно не платить.
– А что это у тебя? –
заинтересовалась я.
Юля сунула мне в руки удостоверение.
Темно-синие корочки украшали золотые буквы «Пресса».
– По нему везде пускают, – хихикнула
Юля.
Я отдала документ, теперь точно зная, как
действовать.
Глава 26
В ФСБ издавалась многотиражная газета,
носившая не слишком оригинальное название «Щит и меч». Я попробовала было
связаться в редактором, но меня весьма вежливо отшили. Задумчиво перелистывая
телефонную книжку, я наткнулась на фамилию Зайцев. Вечером, когда Катюша, лежа
в кровати, читала газеты, я вползла к ней и заныла:
– Надоело целый день у плиты толкаться,
душа просит интересного дела.
– Запишись на курсы вязания, –
предложила Катюша.
– Нет, – стонала я, – хочу
попробовать себя в журналистике, должно получиться… Слышь, Катюнь, помнишь
Зайцева Юрия Петровича? Главного редактора журнала «На страже Родины»?
– Ну? – спросила Катерина. –
Конечно, до сих пор ко мне на консультации ходит.
– Попроси его меня принять, дать задание…
Катюшка потянулась к телефону и мигом решила
проблему.
Все бывшие пациенты Катерины испытывают к ней
настоящую благодарность, поэтому прием мне в журнале устроили по высшему
классу, даже угостили чашечкой отвратительного растворимого кофе, к которому
интеллигентно приложили кусочек сахара и крохотную упаковочку сливок.
Юрий Петрович слушал посетительницу, пытаясь
изобразить на лице живейший интерес, но в его глазах застыла откровенная скука.
Очевидно, я была не первой в его кабинете, кто пытался писать на данную тему.
– К сожалению, сейчас у молодежи не
осталось ничего светлого, – самозабвенно вещала я, – служащие ФСБ
полностью потеряли авторитет. А с газетных страниц, в основном, льется поток
грязи: этот взяточник, тот негодяй. Хочется найти ветерана, человека интересной
судьбы и рассказать о нем. Пусть юные читатели видят и положительный пример.
– Ищите, – согласился Юрий Петрович.
Я надулась.
– Но я не знаю никого в этой структуре,
Катя сказала – вы обязательно поможете.
Редактор тяжело вздохнул. Охотнее всего он
вытолкал бы дуру-бабу, возомнившую себя «золотым пером», за дверь, но обидеть
лечащего врача Зайцев не решался. Поэтому он снял телефонную трубку, коротко
переговорил и протянул листок.
– Вот, езжайте прямо сейчас, она ждет.
На бумажке было написано: «Руднева Нина
Антоновна, улица Бельского, 15».
Надо же, женщина! Хотя, если подумать, в КГБ,
наверное, трудилось много баб.
Нина Антоновна меньше всего походила на
секретного агента. Аккуратненькая, пухленькая старушка, ростом чуть выше
сервировочного столика.
– Ну, – приветливо прищурила она
выпуклые карие глаза, – о чем беседовать станем?
Я вновь завела песню о наглой молодежи и
поруганном достоинстве ветеранов. Руднева слушала крайне внимательно, ни разу
не прервав. Наконец мне стало не по себе, и я остановилась. Милая старушка
аккуратно поправила безукоризненно выкрашенные кудряшки и поинтересовалась:
– Насколько я понимаю, это легенда, а на
самом деле что вы хотите?
Я лихорадочно пыталась сообразить, как
поступить.
– Лучше рассказать истину, –
проникновенно улыбнулась Нина Антоновна.
– Но я говорю правду, – пыталась
сопротивляться я. – Я знаю, что в КГБ в середине 70-х работал некий
господин Родионов, вот и хотела отыскать его следы…
– Иван Сергеевич, – вновь улыбнулась
старушка.
– Вы его знаете?!
– В соседних кабинетах сидели, вместе
обедать ходили, да и сейчас частенько встречаемся.
– Он жив! – пришла я в полный
восторг. – Подскажите мне адрес.
– Зачем вам Иван Сергеевич?
– Хочу написать о ветеране…
Нина Антоновна весело рассмеялась, но глаза
старушки остались холодными и какими-то неподвижными.
– Уважаемая Евлампия Андреевна, я обладаю
удивительной способностью чувствовать ложь. Даже подследственные в конце концов
понимали это и говорили правду.
– Подследственные? – глупо
переспросила я.
– Долгие годы я служила
следователем, – спокойно пояснила Нина Антоновна, – разве Зайцев не
сказал? – И, посмотрев на мое вытянувшееся лицо, добавила: – Вижу, что
нет. А вы полагали, что беседуете с буфетчицей?
Нет, конечно, но в КГБ служили еще
телефонистки, переводчицы, стенографистки, уборщицы, наконец. Но следователь!
Эта милая, пухлая старушка с лицом, похожим на калорийную булочку? Ласковая,
уютная бабушка? Просто невозможно представить, как она направляет прожектор в
глаза арестованному и орет: «Говорить правду, только правду и ничего, кроме
правды!»
