Воцарилось молчание. Потом парень, сбавив тон,
пробормотал:
– Вы что, интересовались в больнице?
– Конечно.
– Зачем?
– Мы несем ответственность за больную и
обязаны удостовериться, что она госпитализирована надлежащим образом.
– Подождите, – буркнул мужик.
Пару минут спустя в трубке зажурчал сладкий
дамский голос:
– Ах, дорогая, простите великодушно. Сын
окончательно растерялся. Настенька больна, я захворала, вот он все и путает.
Лежит она в 874-й больнице, на Варшавском шоссе, в третьем корпусе, палата 213.
Не беспокойтесь.
– Спасибо, – пробормотала я и
повесила трубку. 874-я больница! Каким же идиотом следует быть, чтобы
перепутать два таких непохожих номера, как 1269 и 874!
Кипя негодованием, я поехала домой. Замерзла и
проголодалась я ужасно, а Варшавское шоссе так далеко от дома.
Приехав, я быстренько выпила подряд три чашки
чая и почувствовала, что начинаю согреваться. Потом покормила Юлю, сунула в
духовку сляпанный наскоро кекс и решила чуть-чуть отдохнуть у телевизора.
Программа обещала обожаемых мной «Ментов», и я в предвкушении удовольствия
устроилась в кресле. Милый детектив, чашечка ароматного кофе, пара шоколадных
конфет… Ну что еще надо человеку для счастья? Только одно – чтобы его не
трогали, и, честно говоря, я не ожидала неприятностей. Сережка уехал на два дня
в Петербург, Катя дежурит, Юлечка спит, а Кирюшка корпит над уроками…
Но не успела на экране появиться знакомая
заставка, как в комнату всунулась растрепанная голова, и Кирюшка трагическим
шепотом произнес:
– Все, пропал!
– Ну, что еще? – весьма недовольно
пробормотала я, смотря одним глазом на экран, где Ларин как раз обнаружил
очередной труп.
– Пропал, – повторил Кирюшка и
отчаянно зашмыгал носом.
Поняв, что спокойно посмотреть кино не
удастся, я с сожалением покосилась на телевизор и безнадежно поинтересовалась:
– В чем проблема?
– Задали…
– Только не алгебра, – быстренько
прервала я его, – я ничего не смыслю в математике.
И это святая правда. В школе, правда, у меня
всегда была тройка, поставленная жалостливой учительницей. Честно говоря, подобная
оценка моих знаний была явно завышена, так как даже таблица умножения мне
оказалась не по зубам. Считаю я отвратительно и, умножая 15 на 20, каждый раз
получаю разный результат. Впрочем, за пределами моего понимания остались
физика, химия, астрономия, геометрия. Кстати, и по истории я никогда не могла
запомнить дат, а в биологии – всяких членистоногих, земноводных и
пресмыкающихся…
Знания, вынесенные мною из школы, были
настолько хрупки и малочисленны, что подходить ко мне с просьбой помочь в
выполнении домашних заданий было просто бессмысленно. Но Кирюшка все же не
терял надежды и ныл:
– Ну, Лампочка, подскажи…
Выяснилось, что учительница литературы задала
сочинение на тему: «Как бы я поступил на месте городничего» по бессмертной
пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор».
– Как? – вопрошал Кирюшка. –
Как поступить?
– Ну, – предложила я, – уволь
всех чиновников, искорени взяточничество и посади Хлестакова в тюрьму!
– Ладно, – охотно согласился мальчик
и убежал.
Не ожидая, что меня так быстро и легко оставят
в покое, я поуютнее устроилась в кресле и принялась наслаждаться успевшим
остыть кофе и детективом.
Глава 4
Больница на Варшавском шоссе выглядела
отвратительно. Старое, облупившее здание дореволюционной постройки, явно
знававшее лучшие времена. Когда-то вход украшали скульптуры, теперь же от них
остались лишь постаменты.
Внутри – ничего похожего на Склифосовский или
на чисто вымытый вестибюль ЦИТО. На полу – грязь, а окошко справочной –
закрыто. Я подошла к скучающей гардеробщице и поинтересовалась:
– Третье отделение где?
– Я не нанималась на вопросы
отвечать, – завела баба, – зарплата копеечная, со всеми языком
болтать недосуг, кто за справки деньги получает, тот пусть и работает.
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Ну не
проще ли сказать коротко: «налево» или «прямо по коридору». Но гардеробщица
продолжала брюзжать:
– Шапку не возьму, шарф тоже, потеряются,
отвечать придется.
Засунув отброшенные вещи в пакет, я двинулась
было к лестнице, но гардеробщица взвизгнула:
– Ишь, хитрая, бахилы одень! Много вас
тут ходит, грязь таскает!
– Где их взять?
– Купить! Пять рублей.
Я беспрекословно протянула монетку. Тетка
швырнула на прилавок два голубеньких мешочка, явно не новых. Все ясно, вынимает
из урны использованные «тапочки» и продает еще раз. Нацепив на сапоги «калоши»,
я поднялась по щербатой лестнице, правда, широкой и мраморной.
Третье отделение находилось на втором этаже. Я
потянула дверь с табличкой «Травматология» и невольно отшатнулась. В лицо
ударил резкий запах мочи, хлорки, кислых щей и каких-то лекарств. В Склифе тоже
воняло, но не до такой степени. Двери палат были открыты, виднелись огромные
железные кровати с загипсованными людьми. 213-я палата была в самом конце
корпуса. Я вошла в тесное помещение, заставленное койками, и стала озираться.
Что-то не видно Насти.
Всего там лежало восемь человек, в основном
старухи, укутанные до подбородков тонкими одеялами. Шестнадцать пар глаз с
надеждой уставились на меня.
– Звягинцева здесь лежит? – громко
спросила я.
Последовало молчание, потом дребезжащий
голосок откуда-то из угла сообщил:
– Спросите на посту.
– Так Насти тут нет?
На свой вопрос я не услышала ответа. Я выпала
в коридор и, чувствуя, как от затхлого воздуха начинает кружиться голова, пошла
искать хоть кого-нибудь из представителей медицины. Но люди в белых халатах
словно испарились. Над некоторыми палатами горели красные лампы, но никто не
спешил на помощь к страждущим. Лишь в самом конце кишкообразного коридора я
обнаружила толстую, крайне недовольную няньку рядом с ведром грязной воды и
шваброй.
– Доктора на конференции, – мрачно
пояснила она и, покосившись на мои бахилы, прибавила: – Ходют, грязь таскают,
убирай потом! Посещения с трех, тут больница, а не парк, чтоб являться, когда
захочешь.
Решив не злить и без того сердитую бабу, я
изобразила самую сладкую улыбку и пропела:
