Казалось, в подобной атмосфере должно было
вырасти экзальтированное существо, тургеневская барышня, тонко чувствующая
девушка… Но вышло иначе. Таня оказалась кукушонком, подброшенным в гнездо
Митепаш. С самого раннего детства от нее нельзя было добиться ни слова правды.
Даже если девочка говорила, что на улице снег, следовало для проверки взглянуть
в окно. В раннем возрасте ее считали фантазеркой. Отправляясь с няней погулять,
восьмилетняя малышка рассказывала, какая страшная автомобильная катастрофа
произошла только что на проспекте. Ребенок в деталях описывал разбитые машины,
кровь на асфальте. Няня стояла, разинув рот. Ничего подобного не было и в
помине, все родилось в Танюшиной голове.
– Тебе бы романы писать, – вздыхала
Ева и спрашивала у Ольги Васильевны: – Может, зря музыке учим?
– Прекрати, – отмахивалась
певица, – Татьяна эмоциональная натура, глубокоодаренная девочка, а
фантазии пройдут.
Но бабка оказалась не права. Впрочем, классе в
пятом девочка прекратила пугать близких выдумками, просто ее ложь стала иной,
Танечка научилась извлекать из своих «фантазий» выгоду. Сначала это были
мелочи. Например, ей регулярно недодавали сдачу в булочной. Батон белого хлеба,
принесенный подростком, всегда оказывался дороже. Но, поскольку речь шла о
копейках, ни мать, ни бабка не волновались. Потом у нее постоянно пропадали
вещи, то красивый, привезенный матерью пенал, то чудесные варежки на кроличьем
меху.
– Нельзя быть такой растяпой, – вздыхала
Ева, покупая новые вещи.
Танечка согласно кивала с серьезным лицом.
Любящие родственницы не давали ей денег, считая, что девочке они ни к чему, а
ей так хотелось съесть строго-настрого запрещенный пирожок с повидлом или
мороженое, купить карандаш с ластиком.
Вот и приходилось продавать хорошенькие
безделушки в школе.
Училась Таня плохо, наука просто не лезла в ее
голову. И если двойки по математике не слишком удивляли мать, то «неуды» по
русскому языку, истории и литературе искренне огорчали.
Не слишком удачно шли дела и на
профессиональном поприще. Педагоги в музыкальной школе постоянно говорили о
лени. Ремесло пианиста – постоянный, упорный труд, без конца повторяющиеся
экзерсисы. Для того чтобы выйти на сцену и великолепно исполнить вещь, не думая
о руках, следует по нескольку часов в день проводить за инструментом. В
особенности тяжело приходится маленьким музыкантам весной. В раскрытое окно
доносятся счастливые вопли одноклассников, играющих в прятки, а ты сиди за
ненавистным пианино, поглядывая на мерно качающийся метроном.
В девятом классе Таня категорично заявила:
– Меня раздражает, когда вы входите в
комнату, где я занимаюсь.
Мать и бабка согласно закивали головами. Сами
профессиональные музыканты, они понимали, что творческому человеку может
помешать любая мелочь. С тех пор дверь кабинета, где стоял рояль, стала плотно
закрываться. Ева только поражалась, слушая звуки, разливающиеся по квартире.
Прежде ленивая, Танечка теперь проводила у инструмента почти весь день.
– Говорила же, – радовалась Ольга
Васильевна, – девочка переросла, стала взрослой…
Но в школе по-прежнему твердили о неразученных
пьесах.
– Вашей дочери следует упорно
заниматься, – бормотала Эсфирь Моисеевна, педагог по классу фортепьяно.
– Но она целыми днями сидит за
инструментом! – отбивалась Ева.
Эсфирь Моисеевна только вздыхала.
– Не расстраивайся, мамочка, –
успокаивала ее Таня, – она ко мне просто придирается, и потом, ей нравятся
брюнетки, а я русоволосая!
Ева молча слушала дочь. Ей хорошо были
известны нравы музыкальной среды. Не зря многие пианисты, хихикая, рассказывали
анекдот: «У армянского радио спросили, есть ли среди педагогов музыкальной
школы хоть один, который спит с женщиной? Армянское радио ответило: «Да, это
Анна Лазаревна Вишнякова».
Поэтому в Танечкиных словах был резон, Эсфири
Моисеевне девочка была не по душе. Ева решила перевести дочь к другому
педагогу, но тут неожиданно грянула буря.
В один далеко не прекрасный день Еве позвонили
и велели срочно прийти к директору музыкальной школы. Тот сначала показал
изумленной матери оценки Татьяны. Двойки стояли по всем предметам, даже в
графах «История музыки» и «Хор» красовались «лебеди».
– Вашей девочке следует избрать другую
стезю, – сообщил директор, – и потом, она слишком ленива…
– Боже, – всплеснула руками
Ева, – да Танюша часами работает…
Директор с сомнением поглядел на мать и
добавил:
– Тогда тем более. Если столь упорный
труд не принес никаких результатов, то ей следует учиться иному ремеслу, и
потом…
Он замялся.
– Что? – спросила Ева. – Что
еще?
– Поймите меня правильно, – завел
директор, стараясь не смотреть матери в глаза, – мы глубоко уважаем вас и
Ольгу Васильевну, а Эдвард Христофорович до сих пор…
Ева молча слушала восхваление своих родителей,
недоумевая, что происходит. Наконец собеседник добрался до сути. У педагогов
неоднократно пропадали деньги. Кто-то лазил по сумочкам, причем делал это в
день зарплаты. Вчера Эсфирь Моисеевна застала Таню возле своего ридикюльчика.
Девочка держала в руках конверт с купюрами. Испуганная Таня залепетала что-то
невразумительное.
– Увидела вашу сумку, а в комнате
никого, – пояснила ученица, – вот и хотела отнести деньги в учебную
часть, чтобы не пропали.
Эсфирь Моисеевна прямиком отправилась к
директору и сообщила, что более не собирается заниматься с Татьяной Митепаш.
– Мы не вызвали милицию только из
уважения к вам, – пояснял директор, – но Татьяне лучше уйти.
Покрасневшая Ева вскочила на ноги:
– Да мы больше ни секунды не останемся в
этом вертепе, где, во-первых, научить ничему не могут, а во-вторых, придумывают
про детей гадости. Ребенок хотел просто сделать лучше Эсфири Моисеевне,
спрятать деньги этой жабы. Кстати, она ненавидела мою дочь, лесбиянка!
Полная негодования, Ева полетела домой. По
дороге она зарулила в кондитерскую и купила большой торт, чтобы утешить
девочку. «Бедная моя, – думала Ева, вбегая в подъезд, – переживает
небось».
По квартире, как всегда, разливалась музыка.
Ева решила нарушить неписаное правило и толкнула дверь. От увиденного ноги
приросли к полу. Старательная Таня мирно лежала на диване с книгой в руках, а
звуки разучиваемого концерта лились из магнитофона, стоящего на рояле.
– Господи, – только и смогла
вымолвить мать.
