– Не успели.
– Безобразие, – обозлился Костин и
сердито ткнул шофера в спину: – Сворачивай тут, поесть пойдем.
– А не надо пихаться, – заныл
водитель, – можно словами сказать.
– Заткнись, Вадим, – велел Слава.
Домой я вернулась поздно вечером, устав до
крайности. Володя устроил мне допрос по полной программе, двадцать раз задавая
один и тот же вопрос, но я стояла насмерть, как Брестская крепость, выдавая
информацию гомеопатическими дозами. Ничего противозаконного я не совершала.
Просто сидела в отделении милиции, куда меня притащили по обвинению в
ограблении собственной квартиры. Когда недоразумение выяснилось, Катерина пошла
за машиной, а мимо меня волокли Антона Бурлевского, который бился в истерике.
Вот тогда я и решила помочь парню… И быстренько выложила правду про Веру
Зайцеву, клофелин и сына модного писателя Никиту.
– Значит, захотела поработать частным
детективом, – хмыкнул Володя, – от скуки, так сказать.
– Абсолютно бесплатно, – быстро
добавила я, – только чтобы Антона выручить.
– Вы с Катериной два сапога пара, обе
сирых и убогих жалеете! – вздохнул майор. – А как ты на Монахова
вышла?
Но у меня уже был наготове ответ на каверзный
вопрос:
– Соседка рассказала.
– Какая? Имя, фамилия?
– Не знаю, во дворе встретились. Вот она
и сообщила, что хорошо знала Зайцеву, а та ей жаловалась на Монахова, якобы он
жутко ревнивый.
– Адрес Монахова откуда узнала?
– Мосгорсправка дала!
– Так, – протянул Костин и вновь
поинтересовался описанием соседки.
– Ну, невысокая кареглазая шатенка, между
тридцатью и сорока.
– Особые приметы?
– Не заметила.
– Так, – повторил Володя и
забарабанил пальцами по столу.
Через минуту он сказал:
– Ну что ж, дело закрыто.
– Антона выпустят?
– Обязательно.
– Так я пойду?
– Иди, иди, – неожиданно ласково
пропел майор, подписывая пропуск, – когда переезд-то?
– На днях, мы тебе сообщим.
– Намечайте на воскресенье, если не
случится чего непредвиденного, помогу с вещами.
Мы распрощались, и я пошла вниз, полная
ликованья. Так, дело сделано, Антон на свободе, о Федоре я не проболталась,
семь тысяч мои.
Глава 21
В квартиру я вползла, уставшая донельзя. День
выдался суетной, напряженный. Больше всего хотелось вытянуться на диване и
почитать купленный по дороге детектив. Но не тут-то было. В прихожей стояли
полураскрытые ящики с надписью «Педигри-пал», и пахло свежим кормом.
Я заглянула внутрь – не слишком чистые
кроссовки Кирюшки мирно соседствовали с книгами, носками и кассетами. Вещи
лежали вперемешку. Похоже, мальчик швырял в короб все подряд, не глядя.
– Кирюшка! – завопила я.
– Что? – высунулся он в коридор.
– Ну разве можно укладывать масло с
гвоздями?
Кирка подошел к ящику.
– Нет тут никаких гвоздей, ты чего
выдумываешь!
– Это фигурально.
– Как?
Потеряв терпение, я рявкнула:
– Нельзя складывать обувь с книгами!
– Почему?
А действительно, почему? Мое детство прошло с
властной, авторитарной мамой. Я очень ее любила и всегда слушалась. В нашем
доме существовала целая система запретов. Например, мамуся не разрешала грызть
семечки. Объяснялось это просто – данный продукт не приносит никакой пользы
детскому организму, только забивает желудок. И вообще все карательные меры
объяснялись заботой о здоровье. Телевизор нельзя смотреть после девяти вечера,
будет плохой сон, покупать еду на улице нельзя – можно отравиться, рыбные
консервы в томатном соусе – отрава, детективы – гадость, читать следует Льва
Толстого, Достоевского, на худой конец – Виктора Гюго. Уж не знаю, что бы
случилось с мамусей, раскрой она книгу Марининой или Дашковой. Наверное, сожгла
бы заразу в камине, чтобы никогда не попалась ребенку в руки.
Мама любила меня безмерно и мечтала о том, как
хорошо, правильно и красиво стану я жить, превратившись из маленькой девочки во
взрослую женщину, обязательно красавицу, умницу… На алтарь любви мама положила
все. Сначала выучила дочурку на арфистку, потом выдала замуж… Но получилось у
нее с точностью до наоборот. Арфу я ненавидела, мужа терпеть не могла, делать
ничего не умела, а на красавицу не походила, даже использовав весь арсенал
косметики… Слава богу, на пути встретилась Катя, и я постепенно стала
превращаться в нормального человека. Вот только иногда мамочкино воспитание все
же дает себя знать. А правда, почему нельзя запаковывать ботинки вместе с
книгами? Должно же быть хоть какое-то разумное объяснение!
– Обувь грязная, ты попортишь хорошие
издания, – нашлась я.
– Кроссовки чистые, – стоял на своем
Кирюшка, – и потом, не на всю же жизнь я укладываю, тридцать первого
переедем, и все!
Я подумала, что ослышалась.
– Тридцать первого декабря? В Новый год?
С чего ты взял, будто переезд назначен на этот день?
– Мама ходила в транспортную
контору, – пояснил Кирка, – и ей сказали, якобы с первого января цены
на услуги возрастают втрое. А нам ведь еще и грузчики нужны! Хорошо еще, что нашлась
свободная бригада, велели быть готовыми к часу дня.
Я слегка успокоилась. Если в 13.00 мы начнем
перебираться, то часов в пять закончим. Ехать недалеко, даже успеем распаковать
посуду и накрошить «Оливье». Кстати, о кастрюлях…
Быстрым шагом я влетела на кухню и ахнула. На
полу красовался огромный ящик, метра полтора длиной и около двух шириной. В нем
грудой были свалены тарелки, чашки, сковородки, вилки и чугунные котелки…
– Тина! – завопила я, наливаясь
злобой. – Тина!
– Да, – пробормотала она, всовывая
голову в дверь, – чего надо?
Я обратила внимание на то, что ее губы опять
перепачканы шоколадом, и каменным тоном спросила, указывая на ящик:
– Что это?
– Как что? – оторопела
гостья. – Упаковка с посудой.
