Мое детство в основном прошло в постели.
Может, меня слишком кутали или организм достался от природы хилый, но
всевозможные болячки просто преследовали меня. Корь, коклюш, ветрянка, свинка…
Но в больнице я не лежала ни разу и сейчас была поражена слаженностью действий
врачей.
Откуда ни возьмись прибежало несколько человек
в белых и синих пижамах. Каждый занимался своим делом. Кто-то стаскивал с Тины
одежду, кто-то делал укол, а самый молодой, но, очевидно, главный, сурово
поинтересовался:
– Что тут?
– Проникающее огнестрельное, –
зачастила толстая женщина, – давление 60 на 90, пульс 75, температура
нормальная, в сознании, показатели стабильны…
– В сознании, – протянул эскулап и
велел: – Быстро все, кровь, и в экстренную.
Каталку с Тиной споро повезли в глубь здания,
я бежала за ней до тех пор, пока вся камарилья не влетела в стеклянные двери с
надписью «Операционный блок».
– Вам туда нельзя, – сурово заявила
носатая девчонка в огромном колпаке, – сядьте здесь.
– Где? – спросила я, оглядывая
абсолютно пустой коридор.
– Ну не знаю, – обозлилась
девчонка, – где-нибудь.
Томительно потекло время. Из операционной не
доносилось ни звука. Часы, висящие над входом, равнодушно щелкали минутной
стрелкой. Наконец раздался громкий шепот, я с надеждой глянула на наглухо
закрытые стеклянные двери, но звук шел с другой стороны. Я обернулась. Прямо по
коридору двигались Володя Костин и Слава Самоненко.
– Ну, – громче, чем следует,
поинтересовался майор, – что произошло? Мы приехали, коридор в пятнах
крови, дверь не заперта, и собаки, перемазанные до ушей кровищей. Уж не хочешь
ли сказать, будто мопсы сожрали Тину?
Слава захихикал. Я разозлилась на милицейскую
бесцеремонность и сердито ответила:
– Крови никакой не было, только крохотная
дырочка слева.
– Не знаю, – вздохнул Володя, –
вся прихожая измазана, словно раненую возили по полу. Она где лежала?
– Сначала ногами к двери…
– Что значит – сначала? – удивился
Слава. – Ты ее перекладывала? Ужасная глупость! Человека с подобным
ранением не следует трогать! Вот почему столько крови на полу!
– Вечно, Лампа, ты хочешь как лучше, а
получается как всегда, – припечатал Костин.
Я принялась бестолково отбиваться:
– Кровь, наверное, от печени!
– От чего? – нахмурился Володя.
– Ну я вошла, увидела Тину на полу и от
испуга уронила печень!
– Чью? – полюбопытствовал Слава.
Я уставилась на него во все глаза.
– Коровью, то есть говяжью, вернее,
телячью…
– Хорошо хоть не свою, – вздохнул
Володя.
– Никак в толк не возьму, – гнул
свое Самоненко, – печень откуда?
– Из магазина. Купила к ужину, вошла
домой, перепугалась, выронила пакет, он разорвался. Собаки не растерялись и
съели.
– А, – протянул Самоненко, –
так бы и объяснила, мы сначала черт знает что подумали.
Что? Что, интересно, можно предположить в
данной ситуации? Неужто и впрямь решили, будто у меня отвалилась печенка? Ну не
идиоты?
– Ладно, – махнул рукой
Володя, – с этим разобрались. Значит, ты принялась перекладывать беднягу…
– Нет, она сама встала.
– Как?
– На ноги, вернее, сначала села, а уж
потом поднялась.
– С огнестрельным в груди? – в один
голос вскричали Костин и Самоненко.
Я пожала плечами:
– Прислонилась к косяку, пожаловалась на
жжение слева, крови, правда, совсем не было, а тут и врачи подъехали.
Повисло молчание. Потом Слава пробормотал:
– Во, блин, баба дает! Может, она
терминатор? Ты бы, Вовка, встал?
– Не пори чушь! – рявкнул Костин.
В ту же секунду стеклянные двери распахнулись,
вышел долговязый парень с эмалированным лотком и поинтересовался.
– Мамонтова Валентина ваша?
– Да, – закивала я, – как она?
– Такое вижу впервые, – ухмыльнулся
хирург, – много чего было, но подобное! Кстати, хотите взять на память?
И он подсунул мне под нос лоток. В эту же
секунду я заорала дурниной и попыталась отскочить.
– Что это? – железным голосом
осведомился Слава. – Ты, доктор, сдурел? Какие-то ампутированные части
подсовываешь.
– Я бы на месте Мамонтовой хранил вот это
всю жизнь! – с чувством провозгласил хирург.
– Да что там, черт возьми? – вскипел
Костин.
– Силиконовый протез, – пояснил
доктор, – вообще-то крайне вредная для женского организма вещь, но
Мамонтовой она жизнь спасла.
– Не понял! – вновь завел Слава.
– Объясняю, – поднял вверх палец
доктор, – некоторые женщины не довольны размером груди. Ну нет у них
округлостей. Чтобы сделать бюст побольше, они идут на болезненную и совсем не
безопасную для организма операцию – вставляют силиконовый протез. На ощупь –
грудь как живая. Почти весь Голливуд с резиной бегает, и наши начали. Размер –
не ограничен, вот Мамонтова просто арбузы запихнула!
– Ясно, – откликнулся Володя, –
пуля…
– Застряла в протезе, – радостно
сообщил доктор, – мы, конечно, силикон убрали, шовчик наложили. У больной
гематома, ушиб, но – жива! Вот кабы не страсть к чудовищному бюсту, сейчас бы в
морге отдыхала, ну что, берете на память?
– Спасибо, не надо, – пробормотала
я, – а вторая грудь большой останется?
– Слушайте, дама, – обозлился
хирург, – тут оказывают экстренную помощь. Оклемается, обратится в
косметическую клинику, а мы сиськами не занимаемся.
– Говорить она может? – влез Слава.
– Завтра с утра, – заявил
доктор, – посещения с девяти.
– Мы из милиции, – пояснил
Самоненко.
– А хоть из Администрации
президента, – хмыкнул эскулап, – здесь командую я. Сказал завтра –
значит, завтра.
– Ладно, не кипятись, – вздохнул
Слава.
