...и обнаружила, что стоит, пошатываясь, в круглой белой комнате и отраженное пламя высоких светильников слепит ей глаза. Память одним махом вернулась к ней, едва не швырнув на колени. Потеряв способность думать в затопившем ее потоке воспоминаний, она сумела сделать еще три шага, потом споткнулась и остановилась. Она помнила все, каждое плетение, каждую полученную ей рану. Все свои ошибки, все отчаянные усилия сохранять хоть какое-то внешнее подобие безмятежности.
– Завершено, – нараспев проговорила Мериан, громко хлопнула в ладоши. – Да не будет никто говорить о том, что произошло здесь. Мы молча разделим случившееся с той, кто пережила это. Завершено. – Вновь она громко хлопнула в ладоши, и голубая бахрома ее шали закачалась. – Морейн Дамодред, сегодняшнюю ночь ты проведешь в молитве и размышлении о том бремени, которое взвалишь на себя утром, когда наденешь шаль Айз Седай. Завершено. – И в третий раз она хлопнула в ладоши.
Подобрав юбку, Наставница Послушниц двинулась к двери, но остальные сестры быстро подошли к Морейн. За исключением Элайды, как заметила девушка. Кутаясь в шаль, словно внезапно почувствовав холод, Элайда выходила из комнаты вместе с Мериан.
– Примешь ли ты Исцеление, дитя мое? – спросила Анайя. Она была на ладонь выше Морейн, простота ее лица почти преобладала над безвозрастностью и делала ее больше похожей на фермершу, чем на Айз Седай, несмотря на хорошо скроенное голубое платье с искусной вышивкой по рукавам. – Не знаю, зачем я спрашиваю. Тебе не так сильно досталось, как кое-кому из тех, кого я видела, но все же вид у тебя не слишком здоровый.
– Я... прошла? – спросила она с изумлением.
– Если румянец считать нарушением спокойствия, никто никогда бы не получил шаль, – ответила Анайя, со смехом расправляя собственную.
О Свет, они все видели! Разумеется, должны были видеть. Но Морейн тут же припомнился ошеломляюще красивый мужчина, который подхватил ее на руки и принялся жарко целовать, едва она начала сорок третье плетение, – и мгновенно вспыхнула. Они это видели!
– Анайя, тебе вправду стоит Исцелить бедную девочку, пока она не упала в обморок, – сказала Верин. Низенькая, пухлая, с задумчивыми глазами, она носила красновато-коричневое платье из превосходной шерсти, поверх которого была накинута шаль с коричневой бахромой. Морейн любила Верин, однако, увидев сейчас свою одежду в руках Коричневой сестры, она ощутила в душе холодок.
– Думаю, ты права, – сказала Анайя и, сжав голову Морейн ладонями, стала направлять Силу.
Нынешние раны были гораздо серьезнее ссадин рубцов и синяков, которые оставляла ей Элайда, и на сей раз Морейн почувствовала, что ее скорее сковали ледяной коркой, нежели окунули в холодную воду. Но по завершению Исцеления все ее раны, порезы и ушибы исчезли. Осталась лишь усталость, и, она, казалось, давила даже тяжелее, чем прежде. И еще Морейн просто умирала от голода. Сколько она пробыла там? Приобретенное в результате занятий чувство времени отказывалось ей служить.
Коснувшись кошеля, Морейн удостоверилась, что книжечка по-прежнему на месте. Большего при сестрах она позволить себе не могла. Кроме того, ей очень хотелось вновь оказаться одетой. Но ей не давал покоя один вопрос, и ответ на него она хотела услышать. Ее испытания были не просто делом случая, они зависели от воли тер’ангриала не полностью. Повторявшие раз за разом посягательства на ее скромность не оставляли в этом сомнений.
– Последнее испытание было очень жестоким, – произнесла Морейн; она держала платье в руках, но не спешила натянуть его через голову. Медлила, чтобы посмотреть на лица Айз Седай.
– О случившемся не следует говорить, сколь бы жестоким оно ни было, – твердо ответила Анайя. – Никогда и никому.
Но Юан, стройная сестра из Желтой Айя, метнула быстрый взгляд на дверь, и ее серые глаза сердито сверкнули. Вот оно что! Мериан не принимала участия в испытании. Элайда действительно добивалась провала Морейн и стремилась к этому больше, чем все остальные, иначе бы арафелка не выказала такого неодобрения. Вот оно что.
Три другие сестры отправились по своим делам, но Анайя и Верин проводили Морейн обратно на первый этаж, причем иным путем, нежели тот, которым девушка спускалась сюда. Когда они оставили ее, Морейн отправилась в ту комнату, где они с Суан провели столько дней, переписывая имена, и обнаружила там за работой двух женщин-писцов. Они выглядели усталыми и не особо обрадовались, когда их прервали расспросами о какой-то Принятой, о которой они и слыхом не слыхивали. Возможно ли это? О Свет, возможно ли?
Морейн поспешила на половину Принятых – и за спешку трижды удостоилась выговора от сестер. До завтрашнего утра она все еще оставалась Принятой, – а она едва не бежала. Но ни в комнате Суан, ни в собственной комнате Морейн подруги не оказалось. И поскольку теперь поездки для переписи имен заканчивались раньше, а середина дня давно миновала, Морейн принялась заглядывать и в другие кельи, пока не нашла Шириам и Мирелле. Они сидели возле камина в комнате Мирелле, где маленький коврик украшала потрепанная красная бахрома, а умывальник и кувшин были голубыми.
– Мериан недавно приходила за Суан, – возбужденно сообщила Мирелле. – Ее вызвали для испытания.
– А ты? Ты... прошла? – спросила Шириам.
– Да, – ответила Морейн и почувствовала, как на нее накатывает грусть, при виде того, как лица подруг внезапно становятся чужими. Девушки даже поднялись с мест, опустив руки, словно собираясь подобрать юбки и склониться в реверансе. Между ними разверзлась пропасть. Она по-прежнему оставалась Принятой, до завтрашнего утра, но дружбе – конец, по крайней мере до тех пор, пока они тоже не получат шаль. Шириам с Мирелле не попросили ее уйти, но и остаться не попросили. Однако, казалось, испытали облегчение, когда Морейн сказала, что пойдет к себе в комнату и в одиночестве подождет возвращения Суан.
Оказавшись в своей комнате, Морейн обследовала книжечку, лежавшую в поясном кошеле. Ничто не указывало на то, что ее кто-то трогал: ни одна страница не была загнута вследствие небрежного перелистывания. Но это отнюдь не значит, что никто действительно не заглядывал в нее. С другой стороны, ни одна из сестер и не поняла бы, что перед ней, не зная, чем занимались Морейн с Суан. Если только она не была одной из тех, кого Тамра послала на поиски. Морейн мысленно вознесла благодарственную молитву, что никто из этих избранных не оказался среди испытывавших ее сестер. Насколько она могла судить.
Служанка или, возможно, послушница уже разожгла камин и поставила на маленький столик поднос, накрытый накрахмаленной белой салфеткой. Сняв ее, Морейн обнаружила столько еды, сколько в жизни не съедала: стопки ломтей жареного мяса, репа под сметанным соусом, бобы с белым рассыпчатым козьим сыром, капуста с кедровыми орешками. Здесь же лежал каравай ржаного хлеба с хрустящей корочкой и стояла большая кружка с чаем. Поднос, по-видимому, оставили только что, потому что все было еще теплым. Башня умела подгадать время.
Еды было слишком много, однако Морейн съела все до последней крошки, даже хлеб – весь каравай. Тело молило об отдыхе, но она не могла позволить себе спать. Если Суан постигнет неудача, но подруга останется в живых – Свет, пусть она хотя бы жива будет! – то ей едва дадут время собрать пожитки и попрощаться. Морейн не могла пойти на такой риск. Так что она свернулась клубочком на кровати, мужественно сжимая в руках книжку в кожаном переплете. «Пылкие сердца», быть может, неподходящее чтение для послушницы, но у нее это одна из любимых книг. И у Суан тоже. Тем не менее сейчас Морейн несколько минут смотрела на первую страницу, пока не поняла, что так и не прочла ни слова. Она встала, немного походила, чтобы размяться, потом вновь, зевая, взялась за книгу, но ей по-прежнему не удавалось удержать в памяти хоть одну фразу. Суан должна вернуться. Ее не отошлют из Башни. Но у нее есть столько возможностей совершить неверный шаг, ее подстерегает столько чреватых неудачей ловушек! Нет! Суан пройдет испытание. Должна пройти. Будет просто нечестно, если Морейн получит шаль, а Суан – нет. Морейн знала, что из ее подруги выйдет лучшая Айз Седай, чем когда-нибудь могла бы получиться из нее самой.
